УМНОВА (ВАЛОВА) ЛАРИСА

ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА «РОМА-ЛЮТЕНЦИЯ-РУТЕНИЯ»

 

ГЛАВА ПРЕДПОСЛЕДНЯЯ

СБОРЫ В СКИФИЮ

К сожалению, попущением Божиим, Поганусу удалось обольстить христиан общины, убедить их, что он – племянник несчастного Рулла (вот, бедняжка!) и круглый сиротка, нуждается в особой защите... Да и намерения его хорошие... Побыть с христианами, узнать больше о вере, т.е. катехизироваться... А там и крещение не за горами... И вот назначен день выезда Погануса с его ручной лисичкой вместе. Только вот Михаилу (любимому ученику святителя Павлиния), да и его близкому духовному другу Клавдию Аквиле не нравился, сильно не внушал доверия Поганус... да и ручная лиса была мерзкая. Кого-то она очень сильно напоминала.

Выезд задержался из-за скорбного события: преставился святитель Павлиний... Безутешный город Нолан месяц оплакивал учителя и предстоятеля – своего святого. Тело святого стояло открытым для прощания чад – всех жителей епархии ровно неделю, от тела явно ощущалось тонкое благоухание, и у гроба совершались чудеса...

Время шло, и наступил день, когда нужно выезжать в дорогу в далекую языческую Скифию за послушание почившему учителю, он так хотел этого и всех успел благословить на этот трудный путь, кроме стойко избегавшего святителя Павлиния Погануса. Прятался Поганус и от святителя Патрикия Ирландского. Впрочем тот почил о Господе вслед за своим духовным другом.

—Салют! Радуйтесь о Господе, братья и сестры! Теперь, Божия слава умножилась в нашем Нолане!!! По возвращении на Родину мы будем отмечать прославление двух святых нашего славного города святителя Павлиния и праведной его супруги Клариссы...

Итак, утром 25 июня группа христиан-посланцев выступила в путь. Клавдий еще раньше был благословлён святителем Павлинием проповедовать в далеком Кие, стоящем на реке Танаисе.

ПИСЬМО

Теплым летним вечером после молебна о благополучном путешествии и Михаил и Клавдий задержались в доме святителя Павлиния. Казалось, что нежный ветер не колышет, гладит высокую траву в саду чистыми прикосновениями, словно, зная о святом хозяине, и скорбит и ликует о его Небесной жизни и венце одновременно. Этот же ветерок слегка рябил водную гладь водоёма из базальтовой чаши, куда, пенясь, впадал источник, проистекший по молитвам святого Павлиния. Оба друга задумались. Потом Клавдий взял гусиное перо, пергамент и начал выводить на нём что-то, понятное и хорошо видное обоим. Между тем, на обратной стороне того же пергамента был чертёж какого-то помещения, напоминавшего катакомбы. Сам пергамент был явно не новым, но в хорошем состоянии, хотя и слегка пожелтевший.

—                            Учитель оставил это нам для того, чтобы мы передали скифам и предупредил, что в Нолане остается второй экземпляр – работа того же писаря из Камерино», – промолвил Клавдий и благоговейно приложился к свитку, который он держал в руках. «Святии римские мученики, молите Бога о нас! И, все же, я бы дорого отдал, чтобы узнать, как закончил свою жизнь предатель, сдавший мучителю-епарху всю общину христиан», – с грустью выдохнул он.

—                            Не стоит того, рок всех предателей–иуд одинаков: они приимут мзду от Бога. Но подумай друг, ведь по слову учителя эта рукопись доживёт до конца времён. Интересно, какие же будут тогда христиане – наши с тобой потомки?

—                            Только не прямые, а духовные, по милости Божией, – Михаил улыбнулся: Святитель Павлиний постриг меня за неделю до преставления ... О, какая потеря для вселенского христианства!

—                            Верь, что святой Павлиний молится за нас на небесах. Он со Христом Богом, который желаннее всего, что есть на земле, и Сам есть источник жизни... Молюсь, чтобы мои потомки сохранили чистые души и были достойны имени и образа Христианина, если Господь благословит их жить при конце конца времён. Если только это будет угодно Господу. В Откровении Иоанна Богослова и пророчествах святых отец сказано, что праведники пребудут до конца времён. Я только могу смиренно молить Господа, чтобы он устроил так, чтобы все мое потомки приняли благодать на благодать и спаслись, получив благоприятный ответ на Страшном Суде... А уж как они будут выглядеть внешне и где будут и как будут устроены в жизни внешней, мне совершенно все равно: главное, мой дорогой друг инок Михаил, чистая и верная душа... Желаю только, чтобы их государстве правил благоверный и благочестивый кесарь – помазанник Божий.

ЛЮТЕНЦИЯ-РУТЕНИЯ

Глава 1

Древняя рукопись

« И что им от меня нужно, – задумалась Людочка. Снова учителя задали какую-то непонятную тему по географии. Предположим, выкручусь – напишу доклад хотя бы… Постойте, мама на днях принесла книгу с красивой глянцевой обложкой: «Форт Росс – Русская земля в Калифорнии. История». Интересно, конечно, почитать, но все-таки я девочка, и всякие мальчишеские увлечения первопроходцами и морскими корабельными экспедициями не нравится мне. Ну, не люблю я эту географию. Я же не мальчишка!» Люда даже опечалилась: бедная преподавательница географии не слышит сейчас ее слов. Учительница была уверена в преданности Людмилы ее предмету и возлагала на девочку большие надежды. Это была единственная достойная учительница во всей школе: добрая, компетентная, образованная. Она рассказывала ученикам о своей жизни дочери ссыльнопоселенной, о том, как жилось ей с матерью, преподавательницей французского языка, уволенной в одночасье из-за какого-то доноса некой завистливой коллеги. Настоящие благородные люди, как эта славная учительница географии, отличались своей скромностью, верным пониманием вещей, обстановки, верными поступками, тактичностью и благородной сдержанностью манер. Они и есть настоящие люди благородного духа в сегодняшней России. По контрасту со слинявшими бывшими дворянами, купленными красными и вновь успешно продающимися со своей парфорсной, льстящей их самолюбию игрой в дворянские собрания, академии, музеи, регалии и другие затеи современные исповедники были людьми скромными, внешне не эффектными. Не верилось им почему-то этим дворянам. Ведь родились эти «столбовые» дворяне потомки от родителей, бывших в незаконных браках! И к чему этот фарс с документированным дворянством, когда достаточно копнуть как следует, чтобы обнаружить либо фальсификацию, либо происхождение от предателей-слинявших под красноту бывших дворян или желание продаться даже сейчас! Покупатели находятся всегда! Но в настоящих уцелевших благородных людях сегодняшней России и Зарубежья, тех, кто не пошел на унию с Московской патриархией а лавровство и его вариации на одну и ту же скучную безбожную тему ее ересиархами, чувствовалась порода, и жили они весело с чистой совестью, не боясь трудностей и гонений, готовые жизнью расплатиться земной жизнью за веру и умереть в уповании встречи с Господом, страдать за возлюбленного и вожделенного Христа Бога. Все эти мысли были знакомы Людочке: с детства ее окружали такие славные люди. В школе также повезло: попала к учительнице из уцелевших по-настоящему благородных Русских людей.

Людмила училась в 10 классе. Она с увлечением занималась географией, литературой, биологией и историей. Особенно истории.

«Нет, никогда я бы не пустилась в рискованное путешествие ни с Афанасием Никитиным, ни с Колумбом, а тем более с Витусом Берингом. Отважный русский землепроходец, портрет которого висел на стене, словно обиделся: его мужественное, смелое лицо вдруг показалось Люде проницательным. «Нет, не понимаю…», – выдохнула она, - « что это за тяга к открытиям?»

И правда, сложно человеку нашего времени осознать это и загореться бесстрашием Витуса Беринга: когда у Анадыря в устье Ледовитого океана пакет-боты «Павел» и «Петр» разделились, командор уже ясно понимал, что за открытие морского пути в Северную Америку придется заплатить жизнью. Вот он: пустынный ледяной, с торосами у берега остров – Командорский первый. Здесь выбросился на зимовку безнадёжно обтертый льдами пакет-бот «Святой Петр» и умер от цинги один за другим весь экипаж. Всё это Люда прочитала в статье русской женщины-антрополога Лидии Блэк, той самой, что живет на острове Ситха (Ситка) на полуострове Аляска в США. «Мама всегда все узнаёт первой (Люда очень любила маму), потому она набрала по электронной почте письмо в далекую Аляску. Теперь и Женя –подруга Люды и мальчики Серафим и Тихон и даже взрослый юноша (студент) Дмитрий знают о замечательном открытии Американских и Канадских историков-археологов. Если Вам, мой дорогой читатель, попадется в руки статья мамы Людмилы, то и вы узнаете, что Аляска до 1867 года, да и территория на побережье Калифорнии США (Форт Росс) принадлежали России. Так вот канадские археологи проводили межевание земли в 50-х годах XX в., и нашли в земле отлитые железные плиты, на которых были преинтересные надписи. Часть отряда Семена Ивановича Дежнева (1605-1672) –русского морехода на кочах[1] – не пропала и не сгинула в суровом Ледовитом океане: а благополучно добралась до берега и пристала к оскаленным берегам Аляски. Подумать только. даже город Ново-Архангельск был на месте современного Кадьяка; обсерватория. библиотеки, даже делались научные открытия. Раздался весёлый условный звонок в дверь.   «Женя!», – побежала со всех ног Люда. В прихожей стояли Евгения собственной персоной, а также Серафим, Тихон – неразлучные братья – друзья и рыцари девочек Жени и Люды, но кроме них застенчиво улыбался какой-то незнакомый юноша. «Знакомьтесь», – Серафим подвел Павла к девушкам и бодро по-военному представил его. «Это Павел – аспирант исторического факультета, автор многообещающего научного труда». Пока шло время за приготовлением чая, все гости рассаживались за столом в большой комнате. Пробило три часа дня. «Готово, – сообщила гостям раскрасневшаяся Людмила. (Она успела даже мигом испечь печенье – в холодильнике у нее всегда хранилось песочное тесто к приходу нежданных друзей.). Да и разве могут друзья быть не к стати. Все встали на молитву перед большой иконой.

Уютно мерцала лампадка. «Отче наш...» читали все ребята. Людмила молилась с особенным чувством, ведь милый, дорогой отец, ее папа снова в больнице,  и вчера лечащий врач сказал маме, что дни папы сочтены. Наконец, все уселись за стол. Павел не торопился начинать беседу, угощался чудесным печеньем, а затем похвалил хозяек дома, осмотрелся: на полках, за стеклом стояли Жития святых, Добротолюбие, Н. С. Лесков, И. Киреевский, А. Пушкин и множество художественных альбомов, например: «Москва–Третий Рим», «Павел Корин» (Там была репродукция знаменитого полотна «Русь уходящая», и в ней заключенная внутренняя тема «Три патриарха» где П. Корин изобразил по наитию бледного ново мученика и исповедника святителя Тихона Московского, и рядом гротескно дебелых ересиархов Сергия Страгородского и еще более зловещего обликом Пимена. И эта резкая мазковая выразительная живопись резко контрастировала с нежным полотном «Старый Палех», где каждый цветочек русского пейзажа был отчетливо нежным.)

На стене красовались репродукции художника Федора Васильева «Небо», «Заливной луг», «Дуб», «Оттепель», несколько отличных копий картин И. Шишкина. Молодежь весело угощалась: звенели чашки, шипел электрический самовар. Из кухни принесли подкрепление: картошку с селедкой и жареным луком, и оголодавшие за день мальчишки накинулись на полные тарелки аппетитной домашней еды. И всё-таки, Павел замечал на себе время от времени пытливые и даже очень любознательные взгляды ребят. Люде и Жене очень хотелось расспросить Павла о его работе. Раз он историк, то и вопросы к нему будут интересные. В их дом часто попадали умные люди и из гостей становились друзьями дома. Люда в который раз за этот день глубоко и горько задумалась о неизлечимо больном отце. Судьба была неумолима, врачи поставили зловещий диагноз: линфогрануломатоз, т. е. рак крови... «Папа, папочка», – теснилось в голове девочки... вскоре она прибегла к молитве и эта молитва из самой глубины нежного, любящего сердца успокаивала и дарила мир и надежду…

Мягкий, но звучный голос аспиранта Павла Андреевича вывел Людмилу из задумчивости.

–       План такой. Через месяц 15 июля группа в составе 12 человек выезжает по маршруту: Москва-Рим-Камерино-Париж-Марсель. В Камерино нас встречает мой руководитель-русский ученый-физик С. М. Чудов – теперь местный житель и итальянский ученый археолог Алессандро и мы подходим прямо к входу в катакомбы III-IV вв н. э. Этот вход и сами катакомбы, раньше не известные археологам, были открыты в прошлом году господином профессором Алессандро – преподавателем Университета в Камерино. Рукопись, находящаяся в специальном подземном книгохранилище научной библиотеки Камерино свидетельствует, что в начале V в н.э. некая община христиан из Нолана (Римская Галлия) отправила паломников в далёкую Скифию с письмом. В Лютенции (древнем Париже) к ним проник под видом христианина злобный убийца, который уничтожил их документы, украл деньги и оклеветал христиан-паломников перед властями Лютенции, а позже и Рима (само послание ему, правда, отыскать не удалось), от его рук пали сами паломники. Попробуем разобрать маршрут, указанный в послании. Основная его часть – незашифрованная и написана на вульгате – поздней латыни. Жаль, что нельзя попасть в это время и поговорить с паломниками-друзьями, которые направлялись по такому интересному маршруту. Попробуйте проследить за его ходом и ответить: что это за маршрут. На самом деле, он знаком даже школьникам среднего возраста. Наши братья, жившие в 4 веке, сначала прибыли в Лютенции (древний Париж), в Галлии побывали в Массилии, оттуда выехали в Рим. Подумайте: Рим-Греция – Босфор Киммерийский – Скифия. Что из этого следует? Конечным пунктом их маршрута была Истра, догадались какая?

Сима сказал: «Знаю, мы были не раз в Новом Иерусалиме!»

Но Женя осторожно поправила его: «А какая великая река в древности называлась Истра?»

«Дон» – обрадовались ребята. Им и самим неправдоподобным казалось, что древние христиане поедут в подмосковную Истру, в Ново-Иерусалимский монастырь, куда постоянно весело подруливают экскурсионные автобусы. Было там очень хорошо на Иордани, только вот осталось в памяти негостеприимство монахов. Даже чая и простого кипятка не выпросишь. Нечего и мечтать о зеленке и йоде! Не везло как-то небогатым паломникам, и путешествия оборачивались сильными искушениями: однажды вороватые служащие в монастырской гостинице в Переславле Залесском монастыре, в чудном старинном монастыре в честь святого Никиты стащили все вещи, когда сам Тихон попал под машину. Не нарочно конечно попал! Да и запомнился сам игумен, не желающий понимать, что нельзя обворовывать паломника-ребёнка, в то время, как он лежал в больнице с переломом бедра. Тот самый игумен неожиданно встал на сторону своего вора гостинника. Просто чудеса в решете! Все присутствовавшие облегчённо вздохнули, узнав, что древние христиане вовсе не собирались подвергать свою веру такому испытанию, как путешествие инкогнито, а не в качестве VIP-интуристов по обителям Московской Патриархии!

По каким-то делам наши далёкие братья по вере заезжали в латинский город франко-галлов Лютенцию (современный Париж), Массилию (современный Марсель), а оттуда маршрут был такой: Сингудунум—Понт Эвксинский—Боспор Киммерийский – Пантикапей—Сурожское море—Танаис (река Днепр) — Итиль (река Волга) – Владимир – Москва – Гардарики (древнее название Северной Руси—страны городов), Хольмград (Новгород); и тем же путём, только в обратной последовательности — домой.

— Да ведь это: из греков в варяги или… из варяг в греки, – звонко воскликнул Сима (он же Серафим). Все ясно, мы разгадали ваш ребус!

— Отлично! Да вы просто академики! Наконец-то догадались! —весело пробасил молодой аспирант-историк Павел.

— Ну и ну. Вот это да, молодцы они были и настоящие подвижники…не то, что мы. В незнакомую страну не побоялись отправиться за тридевять земель»,—

протянул Дима. Люда сразу вспомнила свою утреннюю лень, и ей стало стыдно.

«В описании маршрута не только названия городов, но рек и даже моря», – весело улыбнулся Павел. Если что-то неясно, спросите у Дмитрия, да и сами можете заглянуть в энциклопедии и книги». Раздался оживлённый гул.

«Даю вам времени 1 месяц. Кто интересуется географией и историей—прошу в команду, нужны люди, свободно говорящие по-французски и итальянски и понимающие письменный текст. Через месяц – выезд экспедиции на маршрут.»

—А что за команда? – спросила Людмила.

—Набираем экспедицию, – объяснил Павел Андреевич. В нашем распоряжении даже комфортабельная яхта. Все расходы по пребыванию по перелёту в Париж, путешествию по Франции и по Риму берёт на себя наш благодетель – русский профессор-физик, постоянно живущий в Италии. Верите?

—Как-то верится с трудом, – парировал Митя.

—На сей случай–вот документы, а вооще-то ко мне никаких претензий: этот сюприз мы организовали по просьбе ваших друзей-мальчиков. Между прочим, они все занимаются в моем историческом кружке, который я веду в их школе. Ребята сдвинулись к столу, разглядывая документы. У Жени вырвался восхищенный вздох. Да и мама Раиса Петровна ахнет, когда узнает о такой возможности для дочери съездить бесплатно в Рим и Францию. Да еще и археологическая экспедиция. Нет, эти камеринцы-преподаватели из Клуба «А. Пушкин» просто молодцы. Многая лета русскому итальянцу С.М. Чудову! Ведь он все организовал и уговорил итальянцев, которые, конечно, ничего не знали о скромном школьном кружке истории. И археолог Алессандро молодец: на все исследования группы русской молодежи дал согласие. Оказалось, Павел Андреевич в молодости поступил сначала на физфак и любимым и незаменимым преподавателем был у него профессор Чудов. Он-то и разглядел в Павле будущего историка-археолога. По понятным обстоятельствам физик Чудов вынужден был уехать с супругой в Университет Камерино, где его приняли просто отлично и главное дали возможность трудиться и творчески расти. Ничто теперь не висело над ученым, не надо было врать каждыйдень. Супругу его пригласил преподавать университетский колледж русского языка. Пушкинист и текстолог, она с радостью влилась в дружную компанию коллег. Даже художественную прозу сочинять начала. Многие и в России на Родине посчитали, что очень талантливую.

–А мы с мамой? – чуть не плача, спросила Людочка. Конечно, она старалась, чтобы не показывать вида, как она на самом деле взволнована, но бодрого тона не вышло.

Ребята, как друзья дома отлично знали о неизлечимой болезни отца Людмилы и заранее всё обдумали и обговорили с Павлом Андреевичем.

– Послушайте, Людмила, а как ваша мама отнесётся к тому, чтобы вместе с итальянскими археологами поработать над расшифровкой рукописи из Камерино. Ведь твоя мама – известный филолог, специалист по древним и раннесредневековым рукописям. К сожалению, время сделало своё дело, и рукопись с маршрутом и путевые заметки сильно пострадали от времени, а также записка-указание, которая зашифрована, вкероятно в ней говорится. Где они спрятали письмо после того, как поняли что живым им его не довезти.

В конце путевых заметок есть такая приписка: «Мы в опасности, с нами предатель-убийца, наш смертельный враг. Сообщаем тем, кто нашёл это послание, что мы твёрдо верим в благословение духовного отца, и промысел Господа Иисуса Христа о нас. Здесь в катакомбах, пользуясь моментом, мы отвлекли предателя и прячем своё послание к вам, будущим христианам. Путешествие мы продолжить не сможем, так как предатель оклеветал нас и украл наши деньги. Но мы предаём это происшествие на Божию волю. Мы верим, что послание нашего духовного отца достигнет таинственной Скифии, в которую мы уже не сможем добраться.».

– Чудо, что такая рукопись вообще была обнаружена в при археологических работах в малоисследованном коридоре катакомб. А наш друг из Италии археолог доктор Алессандро убеждён, что катакомбы, те «похоронные или погребальные братства» существовали не только в Риме, но и в Камерино. Среди этих катакомб есть ёще неоткрытые археологами участки.

– Обращаюсь к участию твоей мамы, Людочка, в этом проекте. В первую очередь, я поговорю с ней, узнаю её планы. Но такой специалист, как она, может исследовать рукопись и по Интернету с помощью камеры и простых в употреблении программ. Помните, ребята ещё А.С. Пушкин сказал: «Дороги станут лучше, дороги будут совсем другими…», да и многие святые старцы говорили о скоростных возможностях нашего времени. В этом нет ничего плохого. Только, надо всё употреблять в меру, со спокойным сердцем и совестью и с хорошей целью.

Сборы в Италию

Долгое время хороший домашний компьютер был мечтой матери Людмилы Раисы Петровны. Мечтой заветной, но, казалось, неосуществимой. Для скромного музейного работника – просто бредом. А именно музейным работником и была мама нашей героини Людмилы. Шли годы, неизлечимо заболел отец Люды, порой накатывало отчаяние. Но вот однажды, ситуация изменилась. В один прекрасный день пришло письмо из далёкого немецкого города Клигенталя. Баварские немцы помнили прадеда Раисы – известного композитора начала 20 века (немца по происхождению русского императорского подданного), и какой-то милый на вид немецкий господин любезно сообщал ей, что он открыл на свои средства музыкальную школу имени прадеда Раисы. Так началась эта дружба; до болезни супруга они всей семьёй четыре раза ездили в Германию. Пришлось выучить немецкий – уже четвёртый язык, а там и осваивать новенький по самому последнему слову техники персональный компьютер, да и не компьютер даже, а целую издательскую систему.

Странный вирус

“Browse. Online. Paste”, – подавала команды компьютеру мама Людмилы. Процессор то шумел, то замолкал, набирая темп: как будто целая армия обученных каждый чему-то одному, не имеющих собственного разума и здравого смысла слуг, резво носилась на побегушках, все озабоченные лишь одним: правильно и быстро исполнить приказ. Замерцали адресные вкладки: Roma, Camerino. Выплыло и разместилось на мониторе отсканированное изображение рукописи, найденной в катакомбах. Монитор выводил параметры ценной рукописи. Раиса подключила видекамеру для лучшего обзора и надела очки для работы. Но что это? Вместо появления ожидаемых латинских букв вдруг раздалось какое-то шипение, и в лицо изумленной Раисе глянул какой-то разбойник, кривляющийся на мониторе, а потом поплыли красные буквы:

Не зря слыву жестоким я

Но всем я говорю:

Французов жалких перебью,

Ведь франкобойцем я слыву –

Держитесь, галлы, я иду,

Как мне велел Коран.

Нещадно буду разорять дом древних христиан.

Напор. Схитрю. Маневр – и на..

Жестокий натиск! Всю Францию я покорю,

Моей станет она.

В агонии, в огне, в дыму

Пощады, франк, не жди,

У Карла всё я отниму,

На смерть же, франк, иди».

 

Глава, в которой Павел Андреевич рассказывает ребятам из историко-археологического кружка, собирающимся в экспедицию по древнему маршруту, о катакомбах.

В тот прекрасный весенний вечер друзья снова собрались в гостях у Раисы Петровны. Разговор начался сам собой. Накануне ребята в своем кружке смотрели замечательный итальянский фильм «Рим-город фонтанов». Там прекрасно сняты катакомбы Каллистоса и показан шедевр скульптура святой юной мученицы девы Агнессы в момент мученической смерти. Статуя, конечно, поздняя 18 века. На столе словно сам собой очутился план древней части города Рима. Незаметно руководитель-аспирант Павел включился в обмен впечатлениями: «Катакомбы не являются исключительной принадлежностью Рима. Они есть и в Сиракузах, и на острове Мальта, в Александрии и в Тунисе. Но больше всего их в окрестностях Рима, и римские впечатления паломника пополняются поездкой за ворота Сан Паоло или Сан Себастьяно. Здесь на юге от Рима почва оказалась достаточно обильной туфом, в котором без подпорок крепко держатся подземные проходы. Здесь у Аппиевой дороги расположены наиболее известные и обширные катакомбы святого Калликста и немного в сторону от дороги на улице Семи Церквей более скромные и более древние катакомбы святого Домициллы. В катакомбы спускаешься, готовый найти в них образы чистого христианства, ведь у нас осталось представление о том, что христианство первых веков было наиболее чисто и цельно. История церкви также приучила думать, что есть эпоха сердечной, невозмутимо ясной религии, которую сама жизнь делала лёгкой и до конца правдивой, радость которой можно противопоставить восточному догматическому аскетизму и государственной пышности папства. Перед нами колыбель христианства, которое пряталось здесь у гробов своих чад, будучи гонимыми за Христа, верные сподоблялись мученических венцов, свидетелями всенощных молитв и литургий были эти стены. Но вот появился православный государь – святой Равноапостольный Константин Великий, и Церковь вышла из катакомб и стала законной верой в Богоспасаемом Государстве. В земляных коридорах, протянувшихся под землёю окрестностей Рима в общей сложности на 800 км, узких настолько, что двоим нельзя рядом пройти, сопровождает только чувство земли и могилы. Изредка помещаются настенные изображения: живопись, барельеф. После 4 века над самими катакомбами построены просторные базалики, прославляющие святых, чьи мощи были найдены в самих катакомбах; до 4 века. Проходы были вырыты первохристианами с чрезвычайной экономией места, несколькими рядами выкапывали в их стенах могилы, только в исключительных случаях расширяя коридор до размеров небольшой комнатки, где с трудом могут поместиться двадцать человек. Века, когда катакомбы строятся, словно дышат на нас ароматом первохристианской простоты в том числе отношении к телесной смерти. Крепость веры первых христиан, запечатленная во многих житиях мучеников того периода, относила всё упование к блаженной будущей жизни и теперь разогревает наши сердца своим прямым дерзновенным обращением ко Господу Иисусу Христу. Однообразное, по количеству затраченных сил – грандиозное сооружение этих кладбищ, где по приблизительному подсчёту похоронено до 5 миллионов тел, свидетельствует о том, как, в самом деле, значительна была испугавшая Тацита “multitude ingens”, огромное количество приверженцев новой веры. Обычно думают, что христианство первоначально было религией бедных. Катакомбы не подтверждают этой мысли. Археологи, уделившие много внимания спорному юридическому вопросу о праве собственности на землю, занятую христианскими погребениями, пришли к выводам, что и здесь следует различать несколько периодов. В первом веке катакомбы устраиваются на частной земле, собственности аристократических семейств. Само по себе сооружение катакомб требовало слишком значительных расходов, чтобы их могла взять на себя община, состоявшая из рабов, вольноотпущенников, мелких земледельцев или небогатых ремесленников. К роду Фабиев принадлежала Домитилла (Домицилла), по имени которой называются одни из древнейших катакомб. Среди погребенных на кладбище св. Каллиста упоминаются Фаустины, родственники императора Марка Аврелия. В имении аристократа и устраивались катакомбы для его рода, для его клиентов и слуг. Только в III веке появляется собственность у христианской общины. Здесь снова катакомбы вызывают ряд юридических сомнений. Как могла быть собственность у нелегальной общины? Как могли, несмотря на гонения, возникать хотя и подземные, но такие заметные христианские сооружения? Одна из теорий, принадлежащая учёному Росси удачно объясняет юридические противоречия. Катакомбы могли возникать беспрепятственно вследствие того уважения, которым были окружены в античности могилы. “Locus sacer”/Святое место – неприкосновенным местом была по Римским законам для римлянина-язычника чья бы то ни было могила. Христианской общине пришлось легализоваться под именем «братства могильщиков», в качестве каковых христиане были юридически признаны и могли иметь собственность. Эта теория частично объясняет, почему только эпизодически, с короткими перерывами, возникали гонения на христиан. В периоды нормальной политической жизни этой легализации было вполне достаточно, но, сдерживаемая ею враждебность тем более делалась кровавой, когда законность переставала регулировать отношения. Эта специализация катакомб имеет символический смысл. Ни для одной религии проблема смерти не играла такой роли, как для христианства. Для характеристики самой веры важно, что она принесла новый взгляд на смерть и почитание тел святых и мучеников-нетленных мощей. Сама Церковь созидалась на крови мучеников, частицы их мощей были зашиты в антиминс, на котором чудесно претворяются вино и хлеб в Тело и Кровь Господа Иисуса Христа и совершаются Страшные и святые Тайны. Язычники римляне к погребению в земле прибегали в редких случаях, древние евреи, конечно, считали, что сожжение несовместимо с надеждой на будущую жизнь, тем не менее, хоронили своих покойников в общих могилах. Христиане же строят целые погребальные городки, в стенах которого отделена и закрыта доской каждая отдельная могила».

Некоторое время ребята молчали. Тихон не выдержал такого натиска эрудиции и, прямо глядя в глаза, спросил Павла: «Откуда это вы столько знаете?»

—Господь подает, Тиша. Катакомбы—тема моей кандидатской диссертации. А список литературы для ознакомления я вам дам.

До отъезда оставалось ровно три недели. Наши юные герои сидели в пустой школе в комнате кружка «Юный археолог», которым руководил Павел. Люда и Женя учились в другой школе, так что формально могли возникнуть препятствия с оформлением документов. В пустой по-летнему гулкой школе, куда они нагрянули, разговор все вертелся о том непонятном и неизвестном предателе-убийце, который явно за что-то отомстил первохристианским паломникам.

–       Не пойму, как они допустили к себе преступника?

–       А может быть они знали его раньше, только не догадывались, что он такой злыдня? Кстати этот предатель-убийца на самом деле существовал? И кто это был, удалось установить, «он» или «она»? – сказала Люда.

–       Злыдня-убийца существовал на самом деле, о нем пишут наши далекие друзья в послании. Кстати, он порывался выкрасть и подделать само это послание к скифам. Видно это был почерк этого преступника – подделывать письма, сбивать с толку, строить козни – и потом лишать жизни, те фактически убивать. Просто руки чешутся отыскать подонка. Да вот, времени прошло много: 1,5 тысячи лет.

–       Стойте, а моей маме недавно какой-то сетевой хулиган устроил сбой системы, проник в Интернет и испортил файл с посланием из Камерино! Мама звала друзей-программистов, все как один говорят: хитро и подло. И непонятно, с какой целью. Кому помешало, чтобы послание галльских христиан, адресованное нашим предкам-скифам, прочел здесь в России ученый-текстолог такого уровня, как твоя мама. Ведь даже всезнайка американский профессор не мог ничего разобрать в этом фрагменте на непонятном языке: на кельтские петроглифы не похоже, на германские руны тоже. А теперь и нам ничего не понятно. Конечно, мама восстановит этот присланный файл, свяжется с Камерино, где хранится рукопись; но только мне все это не нравится.

–       Интересно, а где Чудов с Алессандро хранят такую ценность. А то, мало ли чего.

Там все в музее все нужные условия для сохранности. На самом деле манускрипт охраняется усиленно, так как уже была попытка кражи. Электронные копии послания с зашифрованной частью хранятся в Университете Камерино. Но я ничего не знал о сбое в интернете. Просто катастрофа, если разобраться! Кому-то выгодно, чтобы не справились двое Людина мама Раиса Петровна – филолог, занятый расшифровкой текста и  я – организатор поездки. А это интересно, потому что неделю назад кто-то прислал по интернету анонимное письмо с угрозами доктору Алессандро. Но волноваться рано, поездку никто не отменял.

—Пожалуйста, расскажите нам про Аппиеву дорогу, – попросила до той поры молчавшая очень серьезная и до той поры молчавшая Женя.

—Но только недолго. Обо всем сможете прочитать сами, я занесу вам старинный путеводитель по Риму конца 19 века. Там все классно изложено, не то, что во многих современных дешевых буклетах-гидах. Правда, издания французского «Галлимар» все отличного качества, поэтому я только их и покупаю, когда собираюсь в путешествие в страну.

Продолжаю свой рассказ. Так вот, римлянам нужна была дорога к покоренным провинциям на юге еще в 4 веке до РХ. Да, в Сицилию и Африку. Вот и проложили. И не просто дорогу, а самую прямую, такую, как римский непреклонный и воинственный характер. И сегодня поражает строго прямая линия дороги, массивная ее мостовая часть. Этой вечной дорогой пользуются и теперь. В те времена древних римлян шла она через безлюдные места, словно великая пустыня и просторы отрезали Рим от далеких провинций. Стрелой поднимается дорога в сторону Альбанских гор. Так настойчиво и отчетливо прочертил гордый Рим дорогу своей власти к Сицилии и Северной Африке. Сегодня на дороге местами лежат груды камней. Этими глыбами дорога была вымощена при Цезаре до Капуи, при Августе – до самого Брундизия. Это был самый краткий и верный путь до самого южного побережья, а оттуда в далекую Сицилиюи Африку. На первых милях (Кстати, сколько километров в 1 римской миле? – Ответом было дружное молчание.) Аппиева дорога получила и иное назначение, как место последнего пристанища для тел римских граждан. Никакой романтики, просто в Риме был закон, по которому в городской черте запрещено было хоронить, нельзя было оставлять даже урну с пеплом покойника. Естественно, кладбища протянулись за городом по большим дорогам. Вдоль Аппиевой – все больше хоронили аристократов, потому что могильные постройки по ее краям скромнее, строже и изящнее, надписи грамотные, встречаются хорошие стихи-эпитафии. Только в самом начале одна курьезная гробница булочника. После катакомб  попадаешь на античную Аппиеву дорогу. Первые версты дороги проходят по пригороду. Она сжата с обоих краев частными домами современной постройки: только на одном из них кусок античного рельефа. Нужно подняться к круглой гробнице Цецилии Метеллы, за которой редеют постройки современного пригорода. Наконец, перед нами дорога с развалинами могил по краям среди пустынной Кампаньи. В тихие вечерние часы я проходил путь до 6 мили, где частые развалины заканчиваются круглой, скорее похожей на башню гробницей “Casal Rondo”. А что внутри этих гробниц? Сам не заглядывал, но читал – там что-то в виде комнаты, в ней стена с отверстиями для урн, называется колумбарий, как по латыни голубятня. На сегодня об Аппиевой дороге хватит. Цель нашей экспедиции вам известна, поэтому не будем отвлекаться. Каждый занимается своей темой. В экспедиции, тем более такой трудной, как - наша, все должно пригодиться. Мы должны быть во всеоружии знаний. Тем более кто-то активно хочет нам помешать. Так, что – по домам и ложитесь спать пораньше. Лучше всего встать в 6 или 7, засесть за книги и поработать. Да нам и спорстмены пригодятся, так что прошу быть в форме всех и юношей и девушек. А по книгам лазить точно там времени не будет, так, что все нужное узнавайте и запасайтесь информацией в Москве.

Завтра в 3 часа Евгения позанимается с вами итальянским. Прошу всех очень серьёзно отнестись к занятиям и приложить максимум усилий. От этого зависит многое! Послезавтра прошу всех на французский и итальянский к Людмиле. Разговорный минимум должны освоить все – сам буду проверять. И не забудьте про утренние и вечерние молитвы; духовного оружия никто не отменял, и никому оно не мешало. В четверг все едем просить благословения у нашего владыки-духовника. В воскресенье – все на службу. До встречи!

Следующие главы:

Гроза, почти по Н. Лескову, и самозванец Гришка Отрепьев. Смерть боярина и загадочное поведение царицы Марии Нагой-матери царевича Димитрия.

Удивительные приключения ребят в Италии и Франции.

Гонимый святитель и чудесное исцеление отца девицы Людмилы.

Снова Клавдий!

Продолжение следует! Добрый читатель, автор надеется на Ваши святые молитвы и от всего сердца благодарит за внимание. Л. У.

 

 

[1]Дж ПРИЛОЖЕНИЕ

ТЕКСТЫ ДЛЯ ЧТЕНИЯ

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ ПЕРЕВОДЫ

МОЛИТВА

СТИХОТВОРЕНИЯ

В. КУПЕР. БОДИЦИЯ

ДЖОН ДОНН. СВЯЩЕННЫЕ СОНЕТЫ

 

ТЕКСТЫ ДЛЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОГО ПЕРЕВОДА:

БЕЗ ОПОРЫ НА РУССКИЙ ТЕКСТ

 

ПОКЛОНЕНИЕ ВОЛХВОВ. СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА! ADORATION OF THE MAGI. MERRY CHRISTMAS

ПЕРВЫЙ ХРИСТИАНИН БРИТАНИИ THE FIRST CHRISTIAN OF BRITAIN

 

ДРЕВНЯЯ ТРОЯ. ANCIENT TROY.

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ СОЧЕЛЬНИК. CHRISMMAS EVE

ОСТРОВ УЕЛЬС И ЕГО ЯЗЫК WALES AND ITS LANQUAGE

КОЛОКОЛА BELLS

ЧЕСТЕР CHESTER

МОСТЫ В ИСТОРИИ ВЕЛИКОБРИТАНИИ BRIDGES IN ENGLISH HISTORY

ЛАТИНСКИЕ И ГРЕЧЕСКИЕ ЗАИМСТВОВАНИЯ В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ LATIN AND GREEK BOROWINGS IN ENGLISH

BRITAIN’S STATELY HERITAGE

 

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ МАТЕРИАЛ ДЛЯ ЧТЕНИЯ СО СЛОВАРЕМ:

 

ЖИТИЕ СВЯТОГО КУТБЕРТА LIFEOF SAINT CUTHBERTH

ИЗ ИСТОРИИ ЛИНДИСФАРНСКОГО ЕВАНГЕЛИЯ FROM THE HISTORY OF THE LINDISFARNE MONASTERY

КАК ПИСАЛОСЬ И ОФОРМЛЯЛОСЬ ЛИНДИСФАРНСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ. СТРАНИЧНЫЕ КНИЖНЫЕ МИНИАТЮРЫ HOW THE LINDISFARNE GOSPEL WAS WRITTEN AND ILLUMINATED. CROSSCARPET ORNAMENTS.

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ НАПИСАНИЯ ЕВАНГЕЛИЯ

MATERIALS USED TO MAKE THE GOSPEL

ЗАДАНИЯ ДЛЯ ВЫПОЛНЕНИЯ С ОПОРОЙ НА РУССКИЙ ТЕКСТ. ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ ПЕРЕВОДЫ:

ЖИТИЕ СВЯТОЙ ЭФЕЛЬДРЕДЫ ИЛЛИЙСКОЙ

Отрывок из житийно-исторического романа Дмитрия  Митинского (автора пособия) «Последний шаг»ã

СПРАВОЧНЫЙ АППАРАТ ã

АНГЛО-РУССКИЙ ИСТОРИКО-КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ АРХИТЕКТУРНЫХ ТЕРМИНОВ

АНГЛО-РУССКИЙ СЛОВАРЬ ИСТОРИКО-РЕЛИГИОЗНЫХ ТЕРМИНОВ

БИБЛИОГРАФИЯ

СПИСОК книг для самостоятельного чтения

 

Стихотворения:

Молитва

Prayer (молитва)

 

Now I lay me down to sleep.

I pray the Lord my soul to keep…

If I die before I wake

I pray the Lord my soul to take.

 

Chistmass Carols

Рождественские Колядки

 

John Weddernburn (Scottish poet, lived 1500-1556)

Good Christian men! Rejoice

With heart and soul and rejoice,

Now ye hear of endless bliss;

Joy! Joy! Jesus Christ was born for this.

He hath open’d the heaven’ly doоr,

And man is blessed evermore;

Christ was born for this,

Christ was born for this.

 

The three Kings of Orient

John Henry Hopkins (1820-1891)

 

Born a King on Bethlem’s plain

Gold I bring, to crown Him again,

King forever, ceasing never,

Over us all to reign.

Glorious now behold Him arise,

King and God and sacrifice,

Alleluia, alleluia;

Earth to heaven replies.

 

English Riddles

ЗАГАДКИ

My dear old Granny has only one eye. She wears a dress with a curl so fine. At snow-white canvas they both can dance. But pieces of tail she is leaving at once.

Перевод:

У бабушки старой один только глаз

Да хвостик вьюнок, что пускается в пляс.

Когда она пляшет над снегом холста,

Всегда в нем оставит кусочек хвоста.

Cтаринные англо-саксонские загадки Перевод автора книги Умновой Л. А.

“Of honey-laden bees I first was born, but in the forest grew my outer coat; my tough backs came from the shoes (the leather thongs). An iron point in artfull windings cuts a fair design, and leaves long twisted furrows, like a plow.

От медоносных пчел я был рожден, похоже; но вырос мой мундир в лесу, застежки же на нем – все из сапожной кожи. По мне железный наконечник то скользит, чудесные рисунки прорезая, то борозды глубокие, как плуг в земле, он оставляет. (Восковые таблички)

An enemy ended my life, deprived me of my physical strength then he dipped me in water and drew me out again, and put me in the sun, where I soon shed all my hair. After that, the knife’s sharp edge bit into me and all my blemishes were scrapped away; fingers folded me and the bird’s feather often moved over my brown surface, sprinkling meaningful marks; it swallowed more wood-dye and again travelled over me leaving black tracks. Then a man bound me, he stretched skin over me and adorned me with gold; thus I am enriched by the wondrous work of smiths, wound about with shining metal.

«Напал на меня неприятель и мял, всей силы лишая меня. Затем погрузив меня в воду, топил. На солнце палящем меня разложил, оно иссушило меня. Там вылезли волосы все мои, стал я плешив. Увы, не прожить мне и дня. Мучителя нож снова впился в меня и начал скоблить, волокна мои он срезал. Нарезал сперва, а потом долго мял, руками своими терзал. Но тут взяли птичье перо, и на мне монах что-то долго писал. Умелой рукой он разметил меня и красками разрисовал. Малиновый я получил переплет и золотом буквы горят. Кузнец надо мной потрудился, и я, как видите вы, заблистал. Иное теперь назначенье мое, страдания были не зря». (Пергамент, на котором написано Евангелие)

 

Английская баллада

William Couper

Boadecia (перевод автора)

When the British warrior queen,

Bleeding from the Roman rods,

Sought, with an indignant mien,

Counsel of her country’s gods

 

Sage beneath the spreading oak

Sat the Druid, hoary chief;

Every burning word he spoke

Full of rage and full of grief.

 

«Princess! If our aged eyes

Weep upon thy matchless wrongs,

‘T is because resentment ties

All the terrors of our tonques.

 

Rome shall perish - write that word

In the blood that she has spleet, -

Perish, hopeless and abhorred,

Deep in ruin as in guilt.

 

‘Rome, for empire far renowned,

Tramples on a thousand states;

Soon her pride shall kiss the ground, -

Hark! The Gaul is at her gates!

 

Other Romans shall arise,

Heedless of a soldier’s name;

Sounds, not arms, shall win the prize,

Harmony the path to fame.

 

«Then the progeny that that springs

From the forests of our land,

Armed with thunder, clad with wings,

Shall a wider world command.

 

«Regions Caesar never knew

Thy posterity shall sway;

Where his eagles never flew,

None invincible as they.»

 

Such the bard’s prophetic words,

Pregnant with celestial fire,

Bindings he swept the chords

Of his sweet but awful lyre.

 

She, with all a monarch’s pride

Felt them in her bosom glow;

Rushed to a battle, fought, and died, -

Dying, hurled them at the foe.

 

Ruffians, pitiless as proud,

Heaven awards the vengeance due;

Empire is on us bestowed,

Shame and ruin wait for you!

 

Боудиция

Перевод мой –Л.У.

 

Как муж, бесстрашная в бою,

В крови от римских стрел,

Бодиция к жрецу идет,

И жизнь и смерть презрев.

 

Раскинулся огромный дуб;

Под ним - седой друид:

«О, Госпожа, презрен и груб

И будет сам разбит

 

Наглец, что к нашим берегам,

Как вор во тьме подплыл;

Пускай швырнул ты мир к ногам:

Я охлажу твой пыл!»

 

В его глазах  блеснул огонь - как озаренья свет:

«Пусть боль и ненависть моя тебе дает ответ.

Открыл мне тайну небосвод в пророчестве моем:

О, гордый Рим, пора узнать угрозы острие!»

 

И пусть проклятие мое ложится на века:

Следы агонии и мук придут издалека —

Запомни: Рим падет, в крови пролитой сгинет.

В пыли истории немым укором он застынет.

 

На смену новый Рим придет

Сойдутся племена однажды в нём.

И долго будет он сиять

Днем славы, новым днем.

 

Британии, земле родной,

От Бога дан удел –

И, соком жизни напитав,

Она взрастит детей.

 

О, королева, сочтены

Тирана и убийцы дни:

В осаде гибнет вечный город:

И из-за добычи гунны спорят…

 

Теснятся у ворот. Так час пробьет,

Дитя моё, империи иной.

И римского орла заносчивый полет

Окончится стрелой.

 

Комментарий. Варвары и вандалы.

Племя гуннов, о котором рассказывается в балладе вместе в племенами вандалов и готов участвовало в осаде и, захвате и разрушении Рима в IV в. Варварами древние греки называли всех говорящих на иных языках, исключая греческий, народы. Это звукоподражательное слово, потому что передает звучание непонятных для римлян слов как «бар-бар-бар». По-гречески это было именно так, а в письменном виде дошло до нас как «вар-вар».

Вандалы - это германское племя, давшее название испанской провинции Андалузии. В IVв. вандалы в числе других племен захватили Рим. Отличались крайней бессмысленной страстью к разрушению памятников искусства, каковых в Риме было немало.

Вандализмом на современном языке именуется бессмысленное, фанатичное разрушение памятников искусства и архитектуры.

 

John Donn

Венок сонетов

Sonet 19 (перевод Д. Щедровицкого)

Текст печатается по изданию John Donn. The Holy Sonnets, Penguine Press, 1977. Авторская старинная орфография сохранена.

 

Oh, vex to me, contraries meet in one

Inconstancy unnaturally hath begott

A constant habit; that when I would not

I change in vowes аnd in devotione.

As humorous in my contritione

As my prophane Love, and as soon forgott

As ridlingly distemper’d, cold and hott,

As praying as mute; as infinite as none,

I durst not view heaven yesterday; and to day

In prayers, and flattering speaches I court God:

To morrow I quake with true fear of his rod.

So my devout fitts come and go away

Like a fantasti Ague: save that here

Those are my best days, when I shake with fear.

 

Я весь – боренье: на беду мою

Непостоянство – постоянным стало,

Не раз душа от веры отступала,

И клятву дав – я тот час предаю.

То изменяю тем, кого люблю,

То вновь грешу, хоть каялся сначала;

То молится душа – то замолчала;

То – все, то – ничего; то жар терплю –

То хлад; вчера взглянуть на небосвод

Не смел, сегодня – угождаю Богу,

А завтра – задрожу пред карой строгой:

То набожность нахлынет, то уйдет,

Как в лихорадке – жар и приступ дрожи…

Все ж, лучшие из дней – дни страха Божья!

 

As due by many titles I resign

Myself to thee, O God, first I was made

By thee, and for thee, and when I was decay’d

The blood bought that, the which before was thine;

I am thy sonne, made with thy self to shine,

Thy servant, whose paines thou hast still repaid,

Thy sheepe, thine Image, and, till I betray’d

My self, a temple of thy Spirit divine;

Why doth the devil then usurpe on mee?

Why doth he steale, nay ravish that’s thy right?

Except thou lov’st mankind well well, yet wilt’not chuse me.

And Satan hates mee, yet is loth to lose mee.

 

 Сонет 2

Перевод мой – Л.У.

 

Создатель мой, Тебе принадлежу я безраздельно:

Весь Твой еси: меня из персти Ты создал.

Потом Себя на муки Ты отдал,

Чтоб искупить погибшее творенье,

На крест влекло Тебя Твое смиренье:

Кровь пролил и муки принял за Свое по праву;

От ангел малым чем меня Ты удaлил и честию венчал и славой,

Как щедро одарил меня и образом Своим почтил!

А я, слуга лукавый и неверный,

Твои страданья чем я оплатил?

Овча погибшая, грехом отравлен, я взалкал;

И тело – храм растлил, где Дух Твой обитал

Но как же завладел мной сатана?

Как смел присвоить, данное Тобой?

Ты, сильный в крепости, победу дай на бой;

От всех сомнений и отчаянья спаси!

Хоть милости и не достоин я, но верю:

Твоя любовь сильней, чем когти зверя…

 

Священные сонеты Holy sonets I

Thou hast made me. And shall thy work decay?

Repair me now, for now mine end doth haste,

I runne to death, and death meets me as fast,

And my pleasures are like yesterday;

I dare not move my dimme eyes any way,

Despaire behind, and death before doth cast

Such terrour, and my feeble flesh doth waste

By sinne in it, which it t’wards hell doth weigh;

Onley thou art above, and when towards thee

By thy leave I can looke, I rise againe;

But not one houre my selfe I can sustaine;

Thy Grace may wing me to prevent his art,

And Thou like Adamant draw my iron heart.

 

Перевод мой – Л. У.

 

Резцом бессмертия – алмазом начертай

На сердце, охладевшем как железо,

Твое спасительное имя. О, Христе!

И в сладость претвори смертельную тоску.

Посли душе спасительную свежесть!

Согласен с приговором я, но Ты по благости избавил тленья

И вырвал у врага меня – Твой образ и Твое творенье.

По жизни вечной я скорблю, ее одну я жажду и томлюсь.

Приговоренный к смерти, с рождения ее я знаю вкус;

Довлеет надо мной тлетворное дыханье ада.

Трепещет плоть, где вырос лес страстей,

Разумное пришло в упадок.

Соблазны. Муки. Суета.

Как сон пустой, проходят вожделенья;

И смерть уже близка!

Молю, восставь Своим благоволеньем…

 

* thee thou, thy, thine – старинные формы местоимения ты (thee),

hast – староанглийская форма глагола иметь (to have)

doth – does (to do)

mee – me

 

ТЕКСТЫ ДЛЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОГО ПЕРЕВОДА

ВНИМАТЕЛЬНО ПРОЧИТАЙТЕ ТЕКСТ. ВЫПИШИТЕ НЕЗНАКОМЫЕ СЛОВА И ПЕРЕВЕДИТЕ ИХ, ПОЛЬЗУЯСЬ АНГЛО-РУССКИМ СЛОВАРЕМ. ПРОЧИТАЙТЕ ТРАНСКРИПЦИЮ СЛОВ И ВЫУЧИТЕ ИХ ПРОИЗНОШЕНИЕ. ПЕРЕСКАЖИТЕ ТЕКСТ ПО ЗАРАНЕЕ СОСТАВЛЕННОМУ ПЛАНУ

 

ARCHBISHOP JOHN MAXIMOVICH

June 4, 1896 -June 9, 1966

Archbishop John was born in the village of Adamovka, Kharkov province, in the celebrated noble family of Maximovitch, being baptized with the name of Michael. He graduated from military school in Poltava, then from the Law Department of Kharkov University, and finally, after the Russian revolution, his family was forced to emigrate to Yugoslavia, where reigned King Alexander Karageorgievich, who studied in Russia. There under the protection of the Orthodox King who had a special love and heart for Russian emigrants Saint John graduated from the Theological Department of Belgrade University, Yugoslavia. In 1926 he was tonsured a monk by his beloved teacher, Metropolis Antonij Khrapovitsky, with the name of John, in honor of his own relative, St John in the Serbian Orthodox Seminary in Bitol, where he was already noted as a great ascetic and a holy man. In 1934 hieromonk John was ordained bishop and sent to Shanghai, where he devoted himself entirely to the needs of his refugee flock, to the raising of orphans (including many Chinese), to daily church services, and to immense labors of fasting and prayer, never lying down to rest for his whole life as his ascetic principles of a monk dictated him such feat as to sleep for quiet ashort time and in a seated position. In 1951, after seeng to it that his flock was safely evacuated from Shanghai, he became Archbishop of Brussels and Western Europe, and in 1963 Archbishop of Western America and San Francisco. On June 19/July 2, 1963, he died died suddenly in Seattle(as he himself had foretold) while accomplishing the wonderful Kursk Icon of the Mother of God.

His funeral in San Fracisco was a veritable triumph of Orthodoxy. For six days thousads came to his open coffin and kissed his holy relics, and even though the body was not embalmed, there was no sign whatever of decay. City officials gave unprecedented permission for the body to be buried in his Cathedral of Rejoice of all the sorrowfull in a basement sepulchre which to this day day remains a place of prayer and miraculous intercession; the faithful ask for the help of this holy man, appealing to him as if he were alive.

In 1995 archibishop John of Chanchaj was glorified as a saint after many miracles in the world that happened after people prayed to him after his intercession.
ADORATION OF THE MAGI. ПОКЛОНЕНИЕ ВОЛХВОВ

They came from the East

With the gifts all the three

Oh, adoration of the Magi!

What a soft and miraculous night!

Oh, the Heavenly child,

I am praying to Thee-

Oh, the mystery of Epiphany…

Angels live so far,

But I hear them sing.

Shepherds are guided by the star

And glory is spread in the sky…

 

From the year when Our Lord Jesus Christ was born (more then two thousand years ago) the new calculation of time is started. We assume the year of birth of Our Savior as the beginning of a new historical period that in Latin is called Anna Domini. The initial Latin letters A. D. stand for Anna Domini which has become common in English. The previous time was marked B. C. (That means before Christ). The date of birth of Jesus Christ can be exactly proved and this fact can be easily traced back. The event comes back to the general census undertook by Roman Emperor August, the contemporary of Christ. “To undergo this census Virgin Mary, and the righteous Joseph went to Bethlehem of Judea in the days of Herod the king. Behold there came wise men from the east to Jerusalem”. (St. Mattew,2)

Baby Jesus was originally worshipped by country shepherds who heard the angels singing: «Glory to God in the highest, and on earth peace, good will toward men». The Gospel says that the Magi (wise men) from the Eastern country (probably from India) came to adore Christ as they had been informed by the newly appeared beautiful star. The magi brought to baby Jesus special gifts: gold, incense and aromatic pitch. This was symbolic: gold symbolized that Jesus was the tzar of Heaven, incense meant Church adoration of its King and Lord and aromatic pitch predicted that Jesus would die on a Cross to save humankind from the power of sin. The Magi ignored the order of tzar of Herod to tell him the place where they would have found baby Jesus and went straight home. They decided not to tell Herod the location of the child, so he never saw them again. In his mad lust to resume his power and treasures only for himself Herod ordered to kill all the children from one to three year old in front of their poor mothers. The massacred children of Bethlehem became the one of the first martyrs for Christ’s sake. But miraculously the angel informed beforehand the Virgin and St. Joseph and they flew to Egypt.

The birth of Christ is celebrated in Church as Christmas (a mess to Christ). Christmas is a great holiday in England. All the little children prepare their stockings and put it near the chimney for St. Nickolas to fill them with presents. St. Nickolas is a saint that lived in Greece and Asia in orthodox, first Christian time. He was very merciful to people and little children, often helped them and made presents. The children are so sure that Santa Claus (Nicolaus) would fill their stockings with presents that they put them near the bed. Though Britain is no longer Orthodox, the veneration of St. Nickolas by the little children is still the same. On Christmas Eve the children promise Santa Claus (Father Frost) to obey their parents and be good pupils. During the whole year the kids write to Santa Claus letters asking for presents, praying for their parents’ health and telling about their life.

It is also a custom to decorate an X-tree and to write Christmas cards for relatives and friends. «Merry Christmas!», — congratulate each other people celebrating the nativity of Christ. In orthodox tradition (the English were also orthodox during the first 10 centuries of their Christianity) on the Christmas Eve there is a strict fast. The faithful eat nothing but grains with honey until the first star appears in the evening. Every family sends its members to the church where the service is going on for the whole night. In the Orthodox church the first celebration of the Nativity of Christ takes place at midnight. It happens on the 25-th of December/7-th of January. In Russian tradition at the day of Christmas children glorify Jesus the heavenly child. They enter into houses to glorify Christ. According to the tradition the hosts let them in and give simple sweets and gifts. The children sing Church songs and popular Christmas carols. They prepare a small performance telling about the events that happened two thousand years ago. Traditionally the wooden or cartoon cribs is made as a model of cribs where Jesus was born. Sometimes a wrapped doll stands for baby Jesus. In Greece and Italy and also in Russia before the revolution of 1918 small porcelain cribs with artistically made figures of Our lady, St. Joseph, shepherds, angels and the Magi were soled as Christmas presents. It is possible to make such presents from the plastics and clay to please your parents and friends.

FIRST CHRISTIAN OF BRITAIN.

 ПЕРВЫЙ ХРИСТИАНИН БРИТАНИИ

Nennius (a monk of 14-th century) in his Annals (Historia Britonica) writes about Bran, king of Cambria (Britain) who was the first Christian of Britain. Rumors against him forced Romans to call him to Rome where he was dew to be punished. At the Senat however Bran gave such a successful speech that senators repudiated all the charges and granted him a lifetime pension. Bran was left as a host for seven years at the Palace of Imperator Nero. Bran was forced to stay in Rome as a hostage while his son ruled Cradok in Britain. His hostage lasted between 51-58 AD. At that time St. Apostle Paul wrote his Epistle to Romans (58 AD). There were many Christians in Rome at that time and it is only natural that Bran heard about the Christian faith. Bran had converted and first brought the Christian faith to Britain. His son Cradok was a Christian king too. Lleirwg the great -grandson of Cradok and king of Cambria «first gave land and privilege of the country (position of native free-men, citizens) to those who first dedicated themselves to the faith of Christ» (triad 62) and he founded the archbishopric, that of Llandav. This would be about AD 130 to 160. By this time Christianity was firmly established in even remote parts of Britain. At the close of the second century Tertullian stated that «In Britain in parts inaccessible to the Romans, Christ was truly subdued». Thiese were the places were first Keltic Christian Church developped.

Рождественский Сочельник. Christmas Eve

On Christmas Eve when families and friends get together and the clock strikes midnight, or when a party comes to end, those are present often join hands and sing «Auld Lang Syne»:

Should auld acquaintance be forgot

And never brought to mind?

Should auld acquaintance be forgot

And days of auld lang syne?

 

Many people in the South of Britain have never been quite sure what “lang syne” means. It means long ago. «Auld» of course is the Scottish for old. Robert Burns, the great Scottish poet, is thought by many to be the author, but the truth is that the verse belongs to people of early Christian Britain.

BELLS. EARLY CHRISTIANS IN BRITAIN КОЛОКОЛА. РАННИЕ ХРИСТИАНЕ В БРИТАНИИ

The Bible says bells were used as a musical instrument and also as part of decoration. In the V-th century bishop Paulinij of Nolan adopted chuch to ring calling people to the beginning of the service. The church bells were supposed to ring in the most important parts of a sermon.

A special fire bell rang in case of fire. About 900 A.D. Pope John instituted such bell and ordered that bells should be rung in churches as a defense against lightening.

Since earliest times, bells have been used for many practical purposes. For centuries, it was a custom in many European counties to ring a curfew bell. The word curfew comes from the French «couvre feu» meaning «to cover the fire». In those days, most buildings were made of wood and caught fire very easily. It was important to make sure that all the fires were carefully covered before people went to sleep.

For more than a thousand years bells have been rung to mark the hours of the day. The exact date when clocks were invented is unknown, but the very early connection between bells and clocks is clearly shown by the German word for bell (glocke) and the French one (cloche). The English word bell is supposed to come from the old Anglo-Saxon word bellan that means «to bark’.

Traditionally bellringers and bellmakers were united into special clubs. Some of them survived up to nowadays and even issue their own papers.

The art of making bells is called bellfounding. Originally, the word founding meant «the making by melting» and in Europe during the Middle Ages, bellfounders traveled from place to place, setting up temporary foundries and casting bells for the neighboring towns. The bellfounder also did other work such as repairing organs and clocks. In time of war, they made cannons.

Eventually, bellfounding became a flourishing occupation. Like other craftsmen of Middle Ages, the bellfounders took great pride in their work and put their names and the date on the bells they cast.

The ancient times, small bells were made of many different metals - gold, silver, iron, steel, zinc, and lead - but later experiments showed that the best metal for large bells was bronze, which is a mixture of copper and tin.

To cast a bell of any size, a clay mode is made with an inside part called the cope. Then the core and the cope are securely clamped together, leaving a large hollow space between them. The metal for the bell is heated in a furnace and poured into this hollow space. Originally bells were founded with great ceremony, and prayers were said while the metal was poured into the mold. The bell was blessed by a church official, and there was thanksgiving and great rejoicing.

After the metal has cooled, the mold is unclamped and taken off, and the new bell is cleaned of all the clay that is sticking to its surface. It is then ready for testing and tuning.

The thickness of the bell, in proportion to its size, affects the tone. The thinner it is, the higher is the pitch and v. v. The thickest part of the bell (called the sound bow or lip) is near the bottom, where it is struck.

Bells were sounded by striking the sound bow on outside with a wooden or metal instrument. Today, a clapper or tongue, is hung inside the bell. The size and weight of this clapper are as important as the thickness or thinness of the bell itself. If the clapper is too heavy, it will destroy the fineness of the tone and may even crack the bell; if it too light, it will not bring out the richness of the tone.

The bell is cast as near the required tone as possible and then tasted to make sure that it gives out that tone when struck. Tuning a bell is a very complex process, because a bell cannot always be cast to ring at a certain pitch; it must be tuned aftеr it is made. The foundry can cut metal off, but cannot add more once the bell is cast.

The cast bell began as a single unit and is still used in hundreds of towers all over the world. Cast bells have always been expensive to make, and in the olden days it was both difficult and expensive to move them, because of their size and weight. Besides the cost of the bell itself, there was the further expense of a tower and the need for a trained bellringer. Today in Great Britain there exist several magazines for professional bellringers.

 

THE FIRST CHURCH IN BRITAIN. ПЕРВЫЙ ХРАМ В БРИТАНИИ

After a few years King Aethelberht was converted and baptised and as a result many other people in his kingdom were baptised too. The King asked St. Augustine who was a missionary priest at the court to help him to repair a church which he was informed had been built long ago by Roman Christians. Augustine proceeded with him and established there with a dwelling for himself and for his successors. This was to be the first true cathedral at Canterbury and from this time onwards the metropolitan bishop of Canterbury, which Augustine was soon to become would keep his cathedra in this church. Nothing of the Anglo-Saxon cathedral has survived above ground. At this place a magnificent Canterbury Cathedral was constructed between 1070 and 1500. In 1979-80 archeological trenches showed that nave contained blocks of very unusual stone (called ditrupa limestone) that  was most certainly quarried in the area north of Paris.

GROESO I CYMRU WELLCOME TO WALES

 «Groeso i cymru?» «That doesn’t look like English», - you may be saying. You’re write; it isn’t. It’s the Welsh for «Wellcome to Wales».

If you go to the Wales by car you’ll probably notice that most of the traffic signs are now in both Welsh and English.

Welsh literature is one of the oldest in Europe. The famous Welsh triads copied in the 14-th century by Nennius were born here. Wales is a motherland of the British early Christian church. In the first century the Christian believer - king Catradack reigned here.

In addition, the annual National Eisteddfod, which includes competitions in prose, poetry and singing, entirely in Welsh, is thought to be over 1,200 years old.

THE POLITICAL STATUS

Nowadays Prince Charles is the present Prince of Wales. The country is known as a «Principality». An earlier Prince, Llywelyn II, was killed by the English when they conquered Wales in 1282 and, after 700 years, it seems that some Welsh people haven’t forgiven him. Their hero is Owain Glyn-Dwr, who led a revolt against the English around the year of 1400, and set up a Welsh Parliament.

The «Plaid Cumry» (Welsh Nationalist) is the name for Welsh delegates to the British Parliament.

The Welsh people rapidly revive the native language. By 1971 only 20% of the people of Wales could speak Welsh. The decline in the use of the language was one of the reasons for the groth of Welsh nationalism. Welsh speakers feared that their culture would die out.

Perhaps now they need no longer fear for their language. Recently it was forecast that, by the end of the next decade, the whole of Wales will be billinqual: schools in which children receive their education through the medium of Welsh are becoming more and more popular, even with non-Welsh speaking parents, because it is thought that their academic standards are higher.

Welsh is a musical language, well worth listening to. However you probably won’t hear anyone saying the longest place-name in Wales understandably, the inhabitants of Llanfairpwllgwyngyllgogerychwyrndrbwllllantysyliogogogoch usually call it Llanfair.

ANCIENT TROY. Древняя Троя

Centuries B. C. in Asia Minor there stood а beautiful and rich city of Mediterrania - Troy. According to the legend ancient Greek heroes attacked Troy and fought against the Trojans in a ten-year war. This war was lead to rescue Helen, the wife of Greek king , who had been kidnapped and carried to Troy by Trojan prince Paris. This affair was not a success. The Greeks finally conquered Troy by playing a trick. This is how deceived Trоjans. Greeks constructed an elaborate gigantic wooden horse which they left as a present  for the Trojans and then pretended to go away. The ignorant Trojans opened the city gates and fetched the horse. At night soldiers hiden into the horse quitedit, opened the gates and let the returned Greeks into the city. Soon Greeks destroyed the city. The enemy was cruel but Eneus,  Trojan prince managed to escape with his son and aged father. Homer, the great ancient Greek poet wrote a poem «Odissea». But up to 19^th century it all seemed like a legend based at the adventure story. Though a German archeologist named Shliman found the remains of the city buried under a field used by Turkish farmers. They had no idea that they were growing corn on the ruins of Troy. Now the world knows the mythical city really existed. The legend proved to be a true story.

Latin and Greek words in English. Латинские и греческие заимствования в английском языке

In English there are many borrowings from Latin and Greek. Some Greek words are very common and are extensively used in modern English, for example: public (Gr.), crisis (Gr.). Another group of borrowings is anachronisms or words that belong to the old days or are part historical lexical units. Part of these anachronisms are very popular and have curious history.

Perhaps you would love to learn that in ancient Greece there lived a tzar named Draccon? Who was extremely cruel and who issued and introduced cruel laws named after him exactly as dracon laws. In English Dracon law is a set expression. The term barbars or barbarian can be traced back to the ancient Greek where all foreigners were snobbishly called barbarians as it seemed to Geeks that the words that they pronounced sounded as bar-bar-bar. Look at the table of terms that are special words in English. Try to translate the words with the help of a dictionary Next time we would deal with Greek borrowings that own their special history. You are going to learn what the word «stoik» really meant in Greek and who introduced it. Specific terms based on the cultural, ethnic and historical background and interesting facts. Such words as: anachronism, dracon, dracon laws, peripathetic, prologue, ephemeral, epicureans, protagonist, altruist, philantropist, misantropist, exodus, euphoria, euphemism, arachnofobia, philodelfia, polion, polyarchy may sometimes appear and encourage students to search in the dictionary for their history. It is only natural since both Greek and Latin cultures have a continuous history of more than 3 thousand years.

Words that come from Latin can be traced back to the first century B. C. up to the third century A. D.

Most ancient words are those connected with place names.

In Britain Romans built fortresses and castles (Latin «castor»), roads (Latin «strata»), and were interested in good ports (Latin «portus’) of Britain. Such towns as Chester (on Dee river), Chesterfield, Chester-le-street are, in fact, former Roman walled military towns. Stratford-on-Avon is a complex place name containing words from three different languages. A Roman road («strata») crossed the river Avon ( In the Welsh language the word »afon» means a river). The English word ford means «the place where the road crosses the river». Thus we have learned that Welsh, Romans and English lived there at various times. Many expressions in English are linked with towns, streets and buildings. Some are very useful in colloquial speech especially by the young. Here are some of them.

If you paint the town red, you celebrate very noisily in a pub or in a restaurant. When something is just up your street, it is exactly what suits you, but if you take the wrong turning you are off the track you have made a mistake. If you have your back to the wall, you are fighting in a desperate situation and if you are banging your head against a brick wall, you are harming yourself with useless efforts. A tower of strength is someone who gives strength and courage to others, and a castle in Spain or in the air is an attractive but impossible idea. If something is just round the corner, it is very close. To drop a brick is to say something impolite or rather tactless and to send someone to the Coventry is to refuse to associate with him. To lay the foundations is to form a strong base for something but to strike at the foundations is to cause damage to the base of something. If you explore every avenue, you examine every possibility and if you go round the bend - you go mad. Now if you are ready to start a new experience of using these expressions you are on the threshold of it. Good luck!

CHESTER. Честер

If you take a map of England and look in the North-West corner of it, where Wales and England meet: that is where you will notice Chester.

Chester is very old and its history can be traced back to beginning of our century and even earlier. More than one thousand years have passed since the Romans built a fort on a low hill near the river Dee. The name «Chester» means a town with walls around it, a walled town. That was the beginning of Chester. Many cities in Britain have names ending in «chester» that comes from the fact they were ancient Roman fortresses. The Latin word «castor» can be found in the ending of such towns as Manchester, Dorchester, Winchester. There are also towns containing «chester» at the beginning, for example, Chesterfield, Chester-le-Street.

The Chester walls are very old. Some parts of them have remained from the old walls built by the Romans.

Today Chester is the only walled city in England and one of the very few remaining walled towns in Europe.

In Saxon times, after the Roman legions went away, Chester became an important place. The king had a palace there, and the city made its own money.

The Saxon times came to an end in 1066 when the Normans won the great battle of Hastings and killed the Saxon King Harold. But the Normans did not succeed in taking Chester until six years later. Chester then became the important base for expeditions against Ireland.

More important was the fact that Chester became one of England’s main ports for trading with France, Spain, Holland and Belgium.

Chester remained an important port until the fifteenth century, but then the river Dee began to fill up with sand, and big ships could not come to the city. The people of the city made great efforts to get rid of the sand, but in vain. Ships had to go to Liverpool, which was at that time only a little fishing village, but which is now the second largest port in England.

One can tell how important Chester once was as a sea town from the fact that the mayor  of the town is called the Admiral of the Dee. One naturally expects an admiral to have a fleet to command. But Chester is no longer a port, and the mayor is called admiral only by the tradition.

But not only the walls of the city and its history are interesting. Its architecture is also unusual, especially the «rows» in the centre of the city. On both sides of the central streets are rows of shops: one row on the ground floor, the other on the first floor. There are balconies in the front of the shops on the first floor, and you can watch people down in the street from there. These rows are also part of Chester’s history.

Tasks:

1. Read the text looking the new words in a dictionary;

2. Make a plan of this story diving into logical passages;

3. Give a title to each passage;

4. Answer the questions:

·            What is the origin of a placename Chester?

·            What other English towns contain the ending «chester»?

·            What does the word «chester’ mean in Latin?

·            How is the history of Chester connected with the Roman period of British history?

·            Why is the construction and function of walls is so important to the history of Chester?

·            What happened in 1066 and how it affected English history?

- Is Chester an old city? Prove your point of view.

·            When the town Chester is first mentioned in British history?

·            Why has the mare of Chester the title of «admiral»?

5. Make yourself a report about the old and famous for its history English town.

6. Retell the text basing on your own plan.

BRITAIN’S STATELY HERITAGE

Many of the historic houses and castles in Britain are still family homes. For many generations the great houses built by noble families have been passed to the eldest son on the death of father. But now the public can share in some of this heritage.

Henry Frederick Thynne, Marquess of Bath, certainly started something in 1949 when he decided to open his majestic home, Longleat House, to the public on a regular commercial basis. Henry inherited the beautiful family home in Wilshire, 160 kilometers from London, when he became Marquess on the death of his father. But with his inheritage came the demand for a vast sum of money in death duties. These are taxes that must be paid to the government on the value of land, money and possessions left when a person dies. To solve his economic problems, he decided to open Longleat House to the public and charge the entrance fee to raise the money for the taxes and the maintenance of the great house.

A magnificent home is very expensive to maintain and many owners of historic houses followed Thynn’s example.

Many of the houses are originally castles, built for defence rather than as comfortable homes. Many were deliberately ruined during the civil War in England or fell into disrepair as the need of for fortified homes disappeared in more settled times. The first Earl of Rutland used the stones from the ruined 11^th c. Belvoir (pronounced ‘beever’) Castle to build himself a mansion in 1528. In 1800, the fifth duke of Rutland decided to rebuild in the shape of a medieval castle. Situated on the top of a hill, the towers and turrets of Belvoir Castle are the perfect picture of a romantic, medieval’ castle. ‘Medieval’ jousting tournaments as well as display of handbell ringing, morris dancing [1]round maypole[1] are

held there.

 

BRIDGES IN THE BRITISH HISTORY. МОСТЫ В АНГЛИЙСКОЙ ИСТОРИИ

Romans built a lot of bridges in Britain. The most popular structure was mole[1] bridge. Usually bridges were built above the rivers. An average bridge  was based on two solid stones. Practically very few ancient bridges have survived from the Roman times. It is true that the British learned the structure and could build bridges themselves.

When, after hundreds of years, the Roman Empire finally crumbled, most of the arts of civilization started to disappear with it. They might have been lost altogether, had it not been for the monks who preserved as much of the learning of the past as they could by writing it down. The period between 300 A. D. and 900 A. D. were grim and lawless time for most people. Robbers, cutthroats and highwaymen swarmed the roads, and they were especially dangerous at river crossings. Travelers tried hard to manage their horses while crossing, and they found it hard to defend themselves against attack, so the kings advised the monks to build bridges at such places. Gradually, during the Middle Ages, monks taught others how to build.

The new medieval bridges were not as grand as the Roman ones. Early Roman bridges were of wooden-beam type, built on stone piers or wooden piles. Beam is an inflexible structure supported at its ends and exposed to pressure perpendicular to its length.

War and religion both had their effect on most medieval bridges. Chapels were often built close to bridges, fortresslike towers guarded the bridges approaches, and the roadway was narrowed at strategic points to make defense easier.

When, after hundreds of years, the Roman Empire finally crumbled, most of the arts of Roman civilization started to disappear with it. These arts might have been lost altogether, had it not been for the monks who preserved as much of the learning of the past as they could by writing the technology of “know how” down. The six centuries between 300 A. D. And 900 A. D. were not enough to change human nature and lawless robbers and cutthroats and highwaymen swarmed the roads and they were especially dangerous at river crossings. Travelers had all they could do to manage their horses while crossing, and they found it hard to defend themselves against attack, so the monks began to build bridges in such places. Gradually, during the Middle Ages, they taught other English citizens how to build bridges.

The new medieval bridges were not so grand as the Roman bridges. Early ones were wooden-beam type, built on stone piers or wooden piles. War and religion both had their effect on most medieval bridges. Chapels were often built close to bridges, fortresslike towers guarded the bridges’ approaches, and the roadway was narrowed at strategic points to make defense easier.

By the twelfth century, some people were once again beginning to experiment with different kinds of bridge building, and in London an ambitious builder named Peter Colechurch was planning one of the most famous of all bridges — Old London Bridge.

Timber bridges spanning the Thames River at London had been alternately constructed ever since the tenth century, when Norsemen sailed up the Thames, fastened their lines to a bridge’s piling, then rowed down-stream and pulled the bridge down.

Toward the end of the twelfth century, however, such invasions were no longer a threat, and London was becoming an increasingly important city. When Colechurch put forward his plans for a masonry arch bridge, it was exactly what the Londoners wanted. A fund drive was an immediate success, with subscriptions pouring in from rich and poor alike. Building began in 1176, and the bridge was finished thirty-four years later.

The old nursery rhyme says:

London bridge is falling down,

Falling down

Falling down...

Amazingly it did not through all these years! London Bridge was crude and clumsy looking — just over 936 feet long, with 19 pointed arches that varied in width from 15 feet to 34 feet, 5 inches. Not one of the piers matched any other, and all were more than half as wide as the arches that sprang from them.

Who was Shakespeare?

The mystery of the greatest name.

Modern scientists actually consider that William Shakespeare from Stratford -on-Avon was a pen-name of Roger Manners – Earl of Ruthland and his wife Elisabeth Sydney (daughter of the great British poet Philip Sydney.

In 1747 in Stratford-on Avon a priest reverend George Green discovered the text of the will of a merchant W. Shakespeare. To his astonishment the priest found out that it was a typical will of a local merchant in which manuscripts any kind of literary activity are not mentioned at all. The testament abound in details concerning the share of each heir revealed a character of a merchant as quite mediocre. In fact Shakespeare never owned libraries and probably books at all.

His two daughters were illiterate. The will was written from the words of Shakespeare who even could hardly make his subscription. How can it be compared with the acknowledged wisdom of the great poet… Just think that the vocabulary of true Shakespeare contained about 120 thousand words.

No wonder the author of «Venetian merchant» would have never been a money-lender dragging though trials the poor smith, his unfortunate neighbor. Several subscriptions belonging to Shakespeare that survived differ strikingly from each other. The amazing knowledge of foreign life and the genius understanding of folks in different countries proves the great poet traveled a lot. Meanwhile Shakespeare from Stratford never left Britain. It would be impossible to believe that this merchant would write the scene from the tragedy «Henry the 5^th» in French!

At the Trinity Church in Stratford-on-Avon there is a monument to this respectable merchant - imaginary great poet: the pen in his right hand was added in 1709 and in the print of 1656 is clearly distinguished a sack full of (probably) money. But one more detail has not been changed from this period. It is the coat of arms below. The survived documents witness that Shakespeare received coat of arms from queen Elisabeth for some services that he rendered when he was in 1605-1609 up to London at the theatre «Globes». In 1611 the butler of Roger Manners - Earl Ruthland according to the last will of his master called Shakespeare and Richard Berbidge - an actor from «Globes» and paid each 44 gold shillings for rendering of some private services. Merchant Shakespeare therefore had a shareholder of the actors’ company of «Globes».

Seven years after his death the complete reports of his works «The Great Folio» have been published.

Many famous realistically inspired persons doubted the existence of Shakespeare thinking him a penname and treating the use of a merchant’s name as a simple Rablesian farce.

Charles Dickens, Ralf Waldo Emmerson, Disraeli, Mark Twain, Anna Achmatova, Vladimir Nabokov.

From the end the XIX th century the «authentic Shakespeare» was painstakingly discovered. The candidates were offered in turn: Jacob I, Elisabeth I, Francis Bacon, Christopher Marlo, John Donn… But one of modern scientist compared water signs on the two copies of a book «Torture of a Lover or Rosalin’s complaint» (in the British State Library and in the Folger Library in Washington) The poem is a translation from of Torquato Calliano. The poem mourned the allegorical characters of the Dove and Phenix. The only copy of this precious book published in the year of death of Elisabeth Sydney is now kept at the Library of Harward University, USA. It is a common fact that Shakespeare wrote nothing from the year of 1611 that is the date of death of Earl Ruthland and his wife Elisabeth Sydney (daughter of the great British poet Philip Sydney). The fact that the date of death of Roger Manners Earl of Ruthland corresponded to the death of Shakespeare is proved documentally. Some specialists also consider John Donn the author of the common penname Shakespeare.

But what about the coat of arms granted by Elisabeth I? All these historical facts require a special critical competent study. Many literary critics up to nowadays regard that it is not feasible to dethrone such image of a great English and world appreciated poet as William and to deprive the world classical literarure of his image. But the truth is becoming more and more obvious pointing that the contempoparies of Shakespear were aware of the symbolic character of his great name.

To add to this commentary is the story of the famous traveller Coriette – clumsy and flippant traveller and to surprise everyone strangely familiar and equal to all noble English stock i. e. an enigmous figure combining two absolutely socially different people in one and the same person. It is obvious that such socially separated people could never meet in real life but existed under the penname as a literary means aimed at exegeration to produce a humorous effect. Coriette’s notes on his exotic journey were widely pubshed. An attentive reader could easily notice that Coriette was the penname of Earl Ruthland himself. It is noted that Elisabeth Sydney (daughter of poet Philip Sydney), Countess Ruthland had inherited the poetic gift from her father and together with her sister Mary wrote a lot and was famous for her literary activity. Strange it might seem that none of her works were ever published. Let me mention a very important detail that can hint for logical analysis of this enigma. The famous american writer Nataniel Hawthorne belonged to a famous English (later NewEnglish) family: William Hathorne that had arrived to Northern America (at the age of 23) in 1632 on board a ship “Arabella”. The grandgrandfather of the American genious writer brought to New England a book by Philip Sydney “Arcadie”. William Hathorne (1606-1681), an educated puritan left the precious book in his will to his  son the grandfather of a talented and outstanding author – Nataniel Hawthorne[1] – John Hathorne that was the fourth of the eight children of the family patriarch captain William Hathorn. The will mentioned several precious books, but the choice of colonist was precise and regular. The place of education influences the literary gifted writers. To prove the point Nataniel Hawthorne experieced this subtle influence when he studied at Boduenne Colledge in 1821 and this is reflected in his first novel Fanshaw. The names of Horacio and several other names from “Hamlet” were traced in the list of students of Ravenna College in Italy where Roger Manners Earl of Ruthland had studied and lived for several years. Could this fact be taken as an evidence? I would consider that such curious detail might bring the light to mystery of the great name of world literature.

ЛИНДИСФАРНСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ

THE LINDISFARN GOSPEL

The Lindisfarn Gospel which is approaching its 1,300-th birthday was made in north-east England. Written in the honour if Saint Cuthberth the Gospel is itself a holy thing marked by many miracles. It remains one of the world’s greatest masterpieces of manuscript painting and an object of subbtle art. About the middle of the tenth century a priest Aldred who had added to the Gospel an Anglo-Saxon translation of the Latin text, wrote on the last leaf a colophon naming the four men who made it, including himself. In modern English the colophon reads:

Eadfrith, Bishop of the Lindisfarne Church, originally wrote this book, for God and for Saint Cuthbert and- jointly for all the saints whose relics are in the Island. And Etherwald, Bishop of the Lindisfarne islanders, impressed it on the outside[1] and covered it[1] – as he knew well to do. And Billfrith, the anchorite forged the ornaments that are on it on the outside and adorned it with gold and with germs and also with gilded-over silver - pure metal[1]. And Aldred, unworthy and most miserable priest, glossed it in English between the lines[1] with the help of God.

 

The Monastery of Lindisfarne

The Monastery of Lindisfarn, where Eadfrith and Etherwald were bishops, was founded in or about AD 635 on a small outcrop of land. Now it is known as Holy Island, lying among the sands about a mile and a half off the Nothumberland coast and 12 miles south of a later medieval priory, founded about 1083 as a dependance of Durham Cathedral Priory. Today about 200 people live on the Holy Island, most of them making a living from fishing or though some aspect of the tourist trade which every year brings thousands of visitors to their village. The modern causeway has a metalled surface, but until very recently residents and visitors alike were still obliged to follow a track across the sands, exactly as medieval pilgrims had done. Twice each day, for several hours at a time, the island is cut off from the mainland by the sea, which means that everyday matters such as postal deliveries and bus timetables are governed by the movements of the tide[1]. To the members of the seventh-century monastic community the situation must have seemed ideal, the sea providing a visible barrier between them and the world which was entirely hindering them. Brethren, defended against attack from the land, annually went as missionaries and preachers in the other parts of the kingdom of Northumria and even to the other parts of the world (North America)

Mission of Saint Paulinus

The early Christian Celtic Church in Britain was practically ruined by the pagan Anglo-Saxon tribes. The Christian mission to Anglo-Saxon population of Northumria was undertaken by Saint Paulinus. He was sent from Rome to England with a group of men in 625 by Pope Gregory the Great. At this time the work of conversion was already began in Kent by Saint Augustine. Sent to assist him S. Paulinus came north in 625 as chaplain to the Christian princess Ethelberga of Kent, bride of King Edwin of Northumbria. His preaching, supported by the conversion of the King was met with great success. However, Edwin’s death in a battle resulted in a resurgence of paganism, and Paulinus and Ethelberga fled back to the south. Two years later King Oswald, eager to re-establish the new faith, sent to the Irish monastery on Iona for priests. A fresh mission was led by Saint Aidan, and it was he who founded the monastery on Holy Island. It was conveniently close to his royal patron stronghold on the rock of Bamburgh, which is clearly visible from Lindisfarne. Saint Aidan and his companions travelled the length and breadth of Northumbria, usually on foot, preaching and baptizing. By the time of Aidan’s death in 651 the Christian faith was firmly established in the area and several further monastic communities had been founded.

Saint Cuthberth

Saint Cuthbert was born about the time of the arrival of the missionaries from Iona. He lost his parents early and was raised and educated by his aunt, who was a nun in the Convent. As a young novice he entered the monastery of Melrose that is situated lowland Scotland. When he was caring for sheep in the Lammermuir Hills he had seen a vision of just passed Saint Aidan. After a period of study under Basil, the saintly prior of Melrose, he was ordained priest and began to journey about Northumria, preaching and administrating the sacraments, and rapidly acquiring a reputation for holiness and for the possession of miraculous powers. He spent a short period at Ripon, where he helped to found a new monastery, succeeded Basil as prior of Melrose. Then he was eventually sent to Lindisfarne to reform the way of life of the brethren , as the discipline there had become slack. A t Lindisfarne S. Cuthbert found himself more and more attracted by the idea of solitude. He began occasionally to a tiny islet only a few yards off the shore of the main island and like it accessible on foot at low tide. Later he moved to Farne Island, close to Lindisfarne and directly opposite Bumburgh. There he built himself a heritage from which he could see nothing but the sky. There he lived alone for several years, visited not only by the monks from his own community but also by many people from far and near who had been attracted by his growing reputation for saintliness. In 684, after King Ecgfrith himself had visited the island to plead with him, St. Cuthbert bowed to pressure to accept election as a bishop, and a following Easter he was consecrated at York by Archbishop Theodor of Canterbury.

For the short space of two years Saint Cuthbert returned to his earlier itinerant life. Then, feeling that the end of his life approaching, he returned to his hermitage on Farne Island. This is one of his last miracles, used by Rev. Bede in the Lifestory of st. Cuthbert to illustrate the vertue of obedience. The storm kept a group of monks - visitors from Lindisfarne imprisoned at Farne for an entire week because they had neglected to obey his instructions to cook and eat a goose hanging ready in his little guest house. He died on 20 March 687, attended at the last by a small group of his brethren. His passing was signalled across the sea to Holy Island by the waving of torches.

In 698, on the anniversary of St. Cuthbert death, the grave was opened to reveal a body miraculously undecayed, in further proof of holiness. The relics were put in a carved oak casket and placed in a sanctuary. As Cuthbert had foreseen, pilgrims flocked to the shrine and miracles were soon recorded.

 

Lindisfarne Brethren flee from Vikings

In 793, apparently without warning, Lindisfarn was raided and sacked by Vikings. Writing from the court of Charlemagne to King Etheldred of Northumbria, Alcuin of York exclaimed : «Never before has such terror appeared in Britain as we have now suffered from a pagan race, nor was it thougt that such an inroad from the sea could be made.»

Although the community soon returned to the island, it was an increasing sense of unease  as monastery after the monastery suffered the same fate. At last, in 875, Bishop Eardulf took the relics of saint Cuthbert and other treasures of the monastery, including the Lindisfarne Gospel and the bones of the two men who made it, his predecessors Eadfrith and Ethelwald, and set off in search of a safer home. He was accompanied by al the inhabitants of the island, seven of whom were given special charge over the relics. Their wanderings, chronicled at the beginning of the twelve century by Symeon of Durham, lasted about seven years. There was a time when it seemed that their final destination would Ireland, but we are told as the bishop and his party tried to put out to sea, a terrible storm arose. The great waves swept over the ship and were turned to blood, and a copy of the four Gospels, richly bound in gold and jewels, was swept overboard and lost. This was taken as a sign of a saint’s displeasure and the voyage was immediately abandoned. Saint Cuthbert then appeared in a dream to Hundred, one of the seven bearers, and told him where the manuscript could be found, washed up unharmed on the sands at a low tide[1]. Accoding to Symeon of Durham, the manuscript found was the Lindisfarn Gospel.

No wonder after this episode the party of refugees settled at Chester-le-Street, in County Durham, where saint Cuthbert relics remained until 995, and it was there that Aldred the priest added his Anglo-Saxon gloss and colophon to the manuscript, probably during the third quarter of the tenth century.

HOW THE LINDISFARNE GOSPELS WAS WRITTEN AND ILLUMINATED. CROSSCARPET ORNAMENTS. КАК ПИСАЛОСЬ И ОФОРМЛЯЛОСЬ ЛИНДИСФАРНСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ. СТРАНИЧНЫЕ КНИЖНЫЕ МИНИАТЮРЫ

Books written in northern Europe during almost the whole of the Middle Ages were made of vellum. This was prepared fromthe skins of ship or the calves and was therefore a costly material. The special analysis was made to distinquish between the two types of skin so one or two brown stiff brown hairs have been found still clinging to pages of the Lindisfarne Gospels, which suggests that its vellum is made from calfskin.

In the Lindisfarne Gospels the pages are arranged for the most part in gatherings of eight, which is to say that four large sheets of vellum, each large enough for two pages, were placed one above the other and folded in two down the middle to make eifgt leaves. The manuscript contains 258 leaves, for which at least 129 large pieces of vellum, eachmeasuring rather than two feet  inches, were required. Close examination proves that each large sheet represents one animal, which means that the number and value of animals was very substantial. Both flesh and hair sides have been most expertly prepared to form a good and stable writing surface, which is very white in colour, practically all similar or extremely hard to distinquish one from another.

Once the sheets had been folded togetherbto make a group of pages, the uppermost page was carefully measured out and the framework of the writing area was marked by pricking. This was done sometimes with a sharp round stylus or sometimes with the point of a small knife, the latter leaving a tiny wedge-shaped rather than a round hole. These holes were pricked right through the entire gatherings of eight leaves, then each individual text leaf was separately ruled for writing with a hard, dry point, very lightly so as to be as unnotisible as pssible. A pair of parallel rullings is provided for each of the 24 or 25 written lines in each column. As each pair is of exactly the same width inspite of the fact that only the the lower of two lines is guided by a prick mark, we must asume that eadfrith had a double-pointed instrument with which to make them, i. e. compasses.

The text of the Lindisfarne Gospels is written in a dense, dark brown inc, often almost black, which contains particles of carbon from soot or lamp black. The pens used be Eadfrith have been cut either from quills or from reeds. No direct evidence for either can be expected to emerge from archaeological investigation, as neither would be likely to survive in the soil. Riddles apparently refer to the quill pen, but both reeds and quills are likely to have ben available on or near Holy Island in Eadfrith’s day. Today Holy idsland is a celebrated bird sanctuary, seasonal visitors including several sorts of goose, whose feathers are particularly well-suited for use as pens. It will be remembered that one of saint Cuthbert’sown miracles involved the cooking of a goose, implying their presence locally. Suitable reeds are also to be found in the area today, and could certainly have been obtained on the mainland if not on the island itself in Eadfrith’s days.

When preparing his pages for writing, Eadfrith took immence pains not to allow his rullings to mar the smooth surface on leaves intended for pure decoration. Three of the five cross-carpet pages, those preceeding Matthew, Luke and John, are not part of the basic gathering in which they appear but have been inserted separately. The Mark carpet is painted on the final verso of an unregular gathering devoted only to the prefatory material for that Gospel. The astonishingly complex designs of these pages are painstakingly built up over a measured geometrical framework, traces of the construction preparatory work for which can be seen on blank rectos of the leaves in the form of prick marks, compass holes, rulings and grid lines. It appears that, within this mathematical framework, the most subtle curves were then drawn purely by eye. It has been suggested that templates[1] have been used in the execution of some seventh-and eighth-century manusripts, and there certainly seems to be evidence that templates were part of the pre-Conquest stone-carver’s equipment. In the decoration of the Lindisfarne Gospels there is nothing which immediately suggests the use of such an aid. Some of the outlines for the decoration were drawn with a dry point, and it is occasionally possible to see, under oblique light, places where the illuminator changed his mind. Decorative pages of the manuscript’s book miniature remain up to nowadays the masterpiece of book art and struck us with their immence beauty. Only Our Lord Jesus Christ and the warm prayers of St Cuthbert could inspire and help St Eadfrith to accomplish this immence work over the manuscript. To glorify our Saviour and St Cuthbert bishop

Eadfrith who aws later worshipped as a saint himself made both writing and illuminating the Gospel.

MATERIALS USED TO MAKE THE GOSPELS МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ НАПИСАНИЯ ЕВАНГЕЛИЯ

 

ЖИТИЕ СВЯТОЙ ЭФЕЛЬДРЕДЫ ИЛЛИЙСКОЙ

ST. ETHELDREDA OF ELLY

Житие святой Эфельдреды Иллийской предлагается учащимся для самостоятельного прочтения.

Внимательно прочитайте текст жития со словарем, сделайте необходимые пометки. Сделайте письменный перевод выделенных предложений. Проверьте себя по двустороннему переводу. Подготовьте пересказ текста по заранее составленному плану.

Сделайте доклад о святой 7 века. Проиллюстрируйте свой доклад. Соберите свою собственную библиотеку «Жития британских и английских святых». Для этого вам понадобится папка, куда наклеивается это название. Каждое житие можно написать на отдельной тетрадке или прошитых альбомных листках. Ими легко пользоваться, их можно дать товарищу прочитать.

 

IMPORTANT DATES.

673 - St. Etheldreda found the monastery

879 - Invading Danes destroy the monastery

970 - Reconstruction of a new Benedictine monastery

1083-1189 The present cathedral was built

1109 The church became a cathedral

1253 New presbytery and shrine dedicated to St. Etheldreda

1321-49 Lady Chapel built

1322 Collapse of Central tower,Octagon started

1392 Work commence on bellfry to west tower

1539 Monastery dissolved

1541 Henry VIII refounds Cathedral and school

1758 Extensive restoration of James Essex

1839 Dean Peacock commissions Sir George Gilbert Scott’ s restoration

1986 Major restoration programme begins

Ely Cathedral and St. Etheldreda

Ely Cathedral (East Anglia) is one of the most glorious buildings in England. Long before Ely became a cathedral it was a monastery, and the story of its foundess, St. Etheldreda is told in a remarkable series of the 14-th century carvings on the capitals of the octagon pillars. A Saxon princess she was born at Exning near New Market around AD 630, the daughter of Anna, King of East Angles. Etheldreda was an Saxon Princess, born at Exning near New Market around 630, the daughter of Anna, king of East Angles. In 652 she married Tonbert, a local prince, who gave her the Isle of Ely as a dowry. After he died she married in 665 Prince Egfrid of Northumbria, and became his queen when he became King of Northunbria. In early Christian times virginity was highly praised, so that neither of her husbands was allowed to full marital rights. In 672 Egfrid released his wife to become a nun at the monastery at Coldingham, near Berwick where his aunt was Abess

Before long he repented to consumate the marriage, Etheldreda fled and took refuge at her land at Ely.In 673 she founded there a double monastery for monks and nuns and was installed as the first Abess by St. Wigfrid, Archbishop of York, who had been her adviser and friend.

Etheldreda died on the 23 June 679 of a throat tumor brought on by burbonic plague. She was burried in the grounds of the monastery at her request in a plain coffin.In 695 her tomb was opened and on 17 October her body was moved into the Saxon church in a marble coffin brought by river from Cambridge for the purpose. Bede records that the body was found in an amazing state of preservation with tumour healed. On 17 the October 1106 she was moved again into the new Norman church, and on the same date  in 1253 into the presbytery built to honour her and to cope with the vast numbers of medieval pilgrims to her shrine. The shrine was destroyed at the Reformation but the spot is still marked by modern commemorative slate. 23 June and 17 October 1106  are still kept as major festivals in the Cathedral. Etheldreda was succeded by Sexburga a sister who had been Abess of Sheppy. She died in 699 and was followed by her daughter Ermenilda, the third Saxon queen to become Abess of Ely. Nothing remained from those days except an 8-th century cross in the south aisle. The inscription translated from medieval English reads: «To Ovin give your light. Oh, Lord and rest. Amen». Here stands the beautiful Cathedral emphasizing its dominance in the flat sky of Ely.

For 200 years Etheldreda’s monastery flourished then in 869 a great army of maranding Danes descended on East Anglia. The monastery was burned and pillaged, the monks and nuns were either killed or fled for their lives. Ely was left in ruins .The chapel in the south transept dedicated to St. Dunstan and St.Ethelwood reminds how it came back to life in 970. Under Dunstan the Archibishop of Canterbury, England saw a great revival in monastic life and in that year Ethelwold, Bishop of Winchester, reconnsecrated the monastery at Ely as a Benedictian foundation for men. Under Brithnorth ( first Abbot)

the Church was restored and steps taken to increase revenue.

СЛОВАРЬ

capital	капитель — верхняя часть колонны
cathedral	собор
carving	резьба
octagon	восьмиугольный
pillar	столб
foundation	основание
revenue	возврат

Проверьте себя по двустороннему переводу. Сделайте работу над ошибками.

ЖИТИЕ СВЯТОЙ ЭФЕЛЬДРЕДЫ, КОРОЛЕВЫ ВОСТОЧНОЙ АНГЛИИ.

THE LIFE OF SAINT ETHELDREDA, THE QUEEN OF EAST ANGLIA

Ely Cathedral (East Anglia) is one of the most glorious buildings in England

Собор в графстве Или (Восточная Англия) это одно из самых величественых зданий в Англии.

 

Etheldreda was a Saxon Princes. She was born at Exning near New Market around 630 A. D.	Эфельдреда была саксонской принцессой. Она родилась около города Нью Маркет примерно в 630 года по Рождестве Христовом.
St. Etheldreda was the daughter of Anna, king of East Angles. Dew to her father will, in 652 she married Tonbert, a local prince, who gave her the Isle of Ely as a dowry.	Святая Эфельдреда была дочерью Анны, короля Восточной Англии. По воле отца, в 652 г. она была обвенчана с принцем Тонбертом, который дал ей во владение отсров Или.
After he died she married in 665 Prince Egfrid of Northumbria, and became his queen when he became King of Northunbria.	После смерти мужа в 665 она вступила в брак с принцем Нортумбрии Игфридом и правила Нортумбрией вместе с ним.
In early Christian times virginity was highly praised, so that neither of her husbands was allowed to full marital rights	Во времена первых христиан девство считалось добродетелью, таковым был и брак святой Эфедьдреды.
In 672 Egfrid released his wife to become a nun at the monastery at Coldingham, near Berwick where his aunt was Abess	В 672 году Игфрид отпустил свою жену монахиней в монастырь Колдинхэм, где игуменией была ее тетя.
Before long he repented to consumate the marriage, Etheldreda fled and took refuge at her land at Ely.	Спохватившись позже, Игфрид решил вызвать жену к себе, но Эфельдреда убежала и нашла себе убежище в своем имении в Или.
... In 673 she founded there a double monastery for monks and nuns and was installed as the first Abess by St. Wigfrid, Archbishop of York, who had been her adviser and friend.	В 673 г. она основала здесь два монастыря: мужской и женский, где она стала игуменией по поставлению Святого Вигфрида, Архиепископа Йоркского, своего духовного отца и друга.
St. Etheldreda died on the 23 June 679 of a throat tumor brought on by burbonic plague.	Св. Эфельдреда умерла 23 июня 679 года от горловой опухоли, вызванной бурбонной чумой.
She was burried in the grounds of the monastery at her request in a plain coffin.	По просьбе святой она была похоронена на монастырском кладбище в простом гробу.
In 695 her tomb was opened and on 17 October her body was moved into the Saxon church in a marble coffin brought by river from Cambridge for the purpose	В 695 г. ее гробница была раскрыта 17 октября ее мощи были перенесено в храм в Саксонии и положено в мраморную раку, которую специально по реке сплавили из Кэмбриджа.
St. Bede the Reverend records that the body was found in an amazing state of preservation with tumour healed.	Преподобный Беда отмечает в летописи, что тело святой было нетленным и опухоль чудесным образом зажила.
. On 17 the October 1106 she was moved again into the new Norman church, and on the same date  in 1253 into the presbytery built to honour her and to cope with the vast numbers of medieval pilgrims to her shrine.	17 октября 1106 г. мощи были перенесены в новую Норманскую церковь, и тем же числом 1253 года в часовню, постоенную в честь святой, способную вместить возросшее число средневековых паломников к раке.
23 June and 17 October 1106 are still kept as major festivals in the Cathedral	23 июня и 17 октября — дни памяти святой до сих пор празднуются соборе.
. Etheldreda was succeded by Sexburga a sister who had been Abess of Sheppy. She died in 699 and was followed by her daughter Ermenilda, the third Saxon queen to become Abess of Ely	Преемницей Эфельдреды стала Сескебурга — игумения монастыря в Шеппи. После ее смерти в 699 году игуменией стала ее дочь Эрменильда, третяя по счету Саксонская королева в Или.
Nothing remained from those days except an 8-th century cross in the south aisle. The inscription translated from medieval English reads: “To Ovin give your light. Oh, Lord and rest. Amen”. Here stands the beautiful Cathedral emphasizing its dominance in the flat sky of Ely.	С пор почти ничего не сохранилось кроме кресте 8 века в южной части собора. Надпись в переводе со средневекового английского языка гласит: “Агнцу отдаю свой свет. Господь да упокоит душу. Аминь.” Рядом в небе Или возвышается вечичественный Собор.
For 200 years Etheldreda’s monastery flourished then in 869 a great army of maranding Danes descended on East Anglia. The monastery was burned and pillaged, the monks and nuns were either killed or fled for their lives. Ely was left in ruins .	Более двухсот лет монастырь Эфельдреды процветал, но в 869 году огромная армия грабителей — датчан высадилась в Восточной Англии. Монастырь был сожжен и разграблен, монахи и монахини убиты или бежали, спасаясь бегством. Или лежал в руинах.
The chapel in the south transept dedicated to St. Dunstan and St.Ethelwood reminds how it came back to life in 970.	Башня в южном нефе, посвященая святым Дунстану и Эфевуду, напоминает о восстановлении монастыря в 970 году.
Under Dunstan the Archibishop of Canterbury, England saw a great revival in monastic life and in that year Ethelwold, Bishop of Winchester, reconnsecrated the monastery at Ely as a Benedictian foundation for men. .	При Дунстане, Архиепископе Кентерберийском, в Англии возрождались монастыри и в этот период Эвервальд, епископ Винчестерский, восстановил монастырь в Или как мужской монастырь Бенедиктинцев. В дальнейшем это стал мужской монастырь ордена Бенедиктинцев. От автора: На этом этапе православная история монастыря закончилась.
Ely Cathedral (East Anglia) is one of the most glorious buildings in England		Собор в графстве Или (Восточная Англия) это одно из самых величественых зданий в Англии.

 

Переведите, пользуясь словарём, выделенные слова. Прочтите текст и впишите в таблицу недостающие даты из оригинального текста выше.  ОБРАЗЕЦ:

673 — St. Etheldreda found the monastery

В 673 году Св. Эфельдреда основала монастырь

 

Etheldreda was a Saxon Princes. She was born at Exning near New Market around … A. D.	Эфельдреда была саксонской принцессой. Она родилась около города Нью Маркет примерно в … года по Рождестве Христовом.
St. Etheldreda was the daughter of Anna, king of East Angles. Dew to her father will, in … she married Tonbert, a local prince, who gave her the Isle of Ely as a dowry.	Святая Эфельдреда была дочерью Анны, короля Восточной Англии. По воле отца, в … г. она была обвенчана с принцем Тонбертом, который дал ей во владение отсров Или.
After he died she married in … Prince Egfrid of Northumbria, and became his queen when he became King of Northunbria.	После смерти мужа в … она вступила в брак с принцем Нортумбрии Игфридом и правила Нортумбрией вместе с ним.
In early Christian times virginity was highly praised, so that neither of her husbands was allowed to full marital rights	Во времена первых христиан девство считалось добродетелью, таковым был и брак святой Эфедьдреды.
Before long he repented to consumate the marriage, Etheldreda fled and took refuge at her land at Ely.	Спохватившись позже, Игфрид решил вызвать жену к себе, но Эфельдреда убежала и нашла себе убежище в своем имении в Или.

 

 

In … Egfrid released his wife to become a nun at the monastery at Coldingham, near Berwick where his aunt was Abess	В … году Игфрид отпустил свою жену монахиней в монастырь Колдинхэм, где игуменией была ее тетя.
... In  she founded there a double monastery for monks and nuns and was installed as the first Abess by St. Wigfrid, Archbishop of York, who had been her adviser and friend.	В … г. она основала здесь два монастыря: мужской и женский, где она стала игуменией по поставлению Святого Вигфрида, Архиепископа Йоркского, своего духовного отца и друга.
St. Etheldreda died on the … June 679 of a throat tumor brought on by burbonic plague.	Св. Эфельдреда умерла … июня 679 года от горловой опухоли, вызванной бурбонной чумой.
She was burried in the grounds of the monastery at her request in a plain coffin.	По просьбе святой она была похоронена на монастырском кладбище в простом гробу.
In … her tomb was opened and on 17 October her body was moved into the Saxon church in a marble coffin brought by river from Cambridge for the purpose	В … г. ее гробница была раскрыта 17 октября ее мощи были перенесено в храм в Саксонии и положено в мраморную раку, которую специально по реке сплавили из Кэмбриджа.
St. Bede the Reverend records that the body was found in an amazing state of preservation with tumour healed.	Преподобный Беда отмечает в летописи, что тело святой было нетленным и опухоль чудесным образом зажила.
. On … the October 1106 she was moved again into the new Norman church, and on the same date  in …1253 into the presbytery built to honour her and to cope with the vast numbers of medieval pilgrims to her shrine.	… октября 1106 г. мощи были перенесены в новую Норманскую церковь, и тем же числом в … году в часовню, постоенную в честь святой, способную вместить возросшее число средневековых паломников к раке.
… June and … October 1106 are still kept as major festivals in the Cathedral	… июня и … октября … года — дни памяти святой до сих пор празднуются соборе.
. Etheldreda was succeded by Sexburga a sister who had been Abess of Sheppy. She died in … and was followed by her daughter Ermenilda, the third Saxon queen to become Abess of Ely	Преемницей Эфельдреды стала Сескебурга — игумения монастыря в Шеппи. После ее смерти в … году игуменией стала ее дочь Эрменильда, третяя по счету Саксонская королева в Или.
Nothing remained from those days except an 8-th century cross in the south aisle. The inscription translated from medieval English reads: “To Ovin give your light. Oh, Lord and rest. Amen”. Here stands the beautiful Cathedral emphasizing its dominance in the flat sky of Ely.	С пор почти ничего не сохранилось кроме кресте … века в южной части собора. Надпись в переводе со средневекового английского языка гласит: “Агнец просвещает всех. Господь да упокоит душу. Аминь.” Рядом в небе Или возвышается вечичественный Собор.
For 200 years Etheldreda’s monastery flourished then in … a great army of maranding Danes descended on East Anglia. The monastery was burned and pillaged, the monks and nuns were either killed or fled for their lives. Ely was left in ruins .	Более двухсот лет монастырь Эфельдреды процветал, но в … году огромная армия грабителей — датчан высадилась в Восточной Англии. Монастырь был сожжен и разграблен, монахи и монахини убиты или бежали, спасаясь бегством. Или лежал в руинах.
The chapel in the south transept dedicated to St. Dunstan and St.Ethelwood reminds how it came back to life in ….	Башня в южном нефе, посвященая святым Дунстану и Эфевуду, напоминает о восстановлении монастыря в … году.
Under Dunstan the Archibishop of Canterbury, England saw a great revival in monastic life and in that year Ethelwold, Bishop of Winchester, reconnsecrated the monastery at Ely as a Benedictian foundation for men. .	При Дунстане, Архиепископе Кентерберийском, в Анлии возрождались монастыри и в этот период Эвервальд, епископ Винчестерский, восстановил монастырь в Или как мужской монастырь Бенедиктинцев. В дальнейшем это стал мужской монастырь ордена Бенедиктинцев.

 

Задание для самостоятельного перевода. Переведите пояснения к датам с помощью словаря

around 630 A. D. — Princess Etheldreda was born at Exning near New Market

673 — St. Etheldreda found the monastery

879 — Invading Danes destroy the monastery

970 — Reconstruction of a new Benedictine monastery

1083–1189 — The present cathedral was built

1109 — The church became a cathedral

1253 — New presbytery and shrine dedicated to St. Etheldreda

1321–49 — Lady Chapel built

1322 — Collapse of Central tower, Octagon started

1392 — Work commence on belfry to west tower

1539 — Monastery dissolved

1541 Henry VIII refounds Cathedral and school

1758 — Extensive restoration of James Essex

1839 — Dean Peacock commissions Sir George Gilbert Scott’ s restoration

1986 — Major restoration program begins

Переведите, пользуясь словарём, предложения на русский язык

Long before Ely became a cathedral it was a monastery, and the story of its foundess[1], St. Etheldreda is told in a remarkable series of the 14-th century carvings on the capitals of the octagon pillars.

It was common of monks through self-denial of some very humble “luxuries” to help to pay for the construction of the church. Most of work was usually done by the monks. The local legend tells that part of the cost for the building of the monastery came from a crock of coins which was found in the ground during the construction works.

Перескажите текст жития. Составьте план своего рассказа о святой Эфельдреде на основе приведенных выше двусторонних предложений.

ВАРВАРЫ И ВАНДАЛЫ

Варварами древние греки называли всех говорящих на иных языках кроме греческого народы. Это звукоподражательное слово, потому что передает звучание непонятных для римлян слов как «бар-бар-бар». По-гречески это было именно так, а в письменном виде дошло до нас как «вар-вар».

Вандалы - это германское племя, давшее название испанской провинции Андалузии. В 4-м веке вандалы в числе других племен захватили Рим. Отличались крайней бессмысленной страстью к разрушению памятников искусства, каковых в Риме было немало.

Вандализмом на современном языке именуется бессмысленное, фанатичное разрушение памятников искусства и архитектуры.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Брат Даниил Митинский «Последний шаг».

Отрывок из романа.

For a moment Сlaud felt even physical pain in his heart, restoring in his memory sun-filled small yard, all covered with trembling shadows of pigeons’ wings. There in his memory was the wild olive tree standing right in centre of a forked flow. There on the roots of this olive he had once found a growth that looked like a small bird. He had cut the growth with his new knife – his Dad’s present and for the whole evening he had been involved in treating it carving feathers on its surface.

The bird has survived up to the present.

The road was gradually rising and suddenly the new vew opened for Claud: Iska of dumnonians and the Red Mountain? Crowned with a castle – the black silhouette at the red sun set. It was already evening. Claud made an effort to come back to the reality. It looked as if he had unconsciously visited his childhood. How happy he was there!

The British town lay at the south slope. The plain, right-angled forms of the Roman forum and basilica looked entirely foreign here. And above all this was hanging the slight smoke of hearths. The road took up to the gates of a fortress. Claud paced taking his time to look around at his future home. He raised his head and upwards, on top of a peat bank saw the Roman banner and crest-looking helmet of a guard. The sound of horn reached his ears.

·            You are sure to have brought fine weather and bright sky with you, – uttered centurion Quint Hilarion, standing by the window in the room of headquarters and gazing into the darkness.

·            Do you have such bad weather here? – replied centurion Claud Aquila sitting on the table.

·            It can not be worse! Here in the West it is always either raining or malicious Tiphon, the father of all evil is spreading the smog so that one cannot see his own legs. You see when you are having your year close to the end you might just as well have toadstools growing out of your ears. And the reason is not only because of dampness!

·            But why? What is the other reason? – asked Claud interested to learn.

·            Primly dew to the lack of company. You see, I am a sociable person and I want friends to surround me. – Centurion turned from the window, relaxing, dropped, nearly sank on a soft bench and grasped his knees. – Only give me a chance to fetch my army back to Iska and I shall be quick to dust the mould of boredom. (As he said he sounded perplexed).

·            You are going to take a leave? The man nodded.

·            The long lasted leave in Durine.

·            Is your home there?

·            Yes, my father retired and got settled in Durine several years ago. Quite a pleasant place, especially when one is returning from such out of the way places. I have got also an uncle in Kalev, but I am not acquainted with him. You see I am quite native, – remarked Hillarion.

·            Certainly you are lucky.

·            By the way, what are you going to do when your are discharged? Have you got anybody here? – asked Hillarion.

·             Noody is waiting for  me in Rome.

·            Have your parents passed? – Hillarion seemed sympathetic.

·            Yes. My father perished together with the 4^th legion.

·            Good heavens! Do you mean to tell me that your father disappeared together with them?.

·            Disappeared? Exactly.

·            Indeed! I nose it is quiet a bad thing. Hillarion seemed quiet worried. In fact the most unpleasant rumors were spread here. Such rumors are still repeated by people. Your father’s legion was really unlucky to loose their eagle.

·            Claud’s reaction to protect his father was immediate: Since the whole region is perished no wonder that the eagle has also disappeared, – Claud dropped.

·            This how the things stand, – replied Hillarion good-naturally. I did not feel like blaming your father, so you don’t have to bristle up, friend. Hillarion was looking at Claud with such a wide, open, friendly smile that Claud smiled in return.

·            Several hours have passed after Claud had marched his cohort along the resonantly rambling bridge to answer the peremptory shout «The fouth Gaеllic auxiliary cohort. Of the Second legion has arrived to replace the garrison. For the last hour together with Hillarion Claud was occupied by the documents and papers at pretoria. Finally they have taken off their helmets and convex breastplates they have been taking there time to rest.

·            The ascetic room all flooded with yellow light seemed very pleasant to Claud. Tomorrow will see him the owner of this pleasant room that beloged to him due to his commanding position. But he was only a guest here then and he thrust his eyebrows, turned his smiling face at Hillarion. The smile was extremely shy and kind-hearted. As if Claud was apologizing for his premature  host gazing. Yes it was the eye of a host that he was looking at the room.

Hillarion smiled:

·            In a year things will seem different to you here.

·            We shall see, – echoed Claud waving his foot in a sandal and watching its movement in his deep meditation.

·            Have you any advice to give me before you leave? This country is unfamiliar to me... I am certainly a stranger here.

·            Hillarion kept thinking for a while. Suddenly he got abruptly upright. Yes, I have a piece of advice if you have not been warned before. I am speaking about the druids, travelling druids...If you happen to hear about any of them and if such druid ever occurs nearby take hold of your arms at once. This is my best piece of advice for you.

·            What’s a druid? – Claud asked again perplexed. How can it be so? You must be joking. It is true that Svetonij Paulin has finished with them once and forever 60 years ago.

·            Look here, friend, we have done away long ago with British Queen Boedicia and King Cymbellin and her court of druids. But a lot of druids travel and are plotting against us and raising the britts on a holy war. But tell me have you heard in Rome anything about Christians? Here in Britain they have a Christian king in Cambria that is five days away from here.

·            His name is Bran? Isn’t it?

·            The name of the king of Cambria is Cradock. As a matter of fact I feel favorable to these Christians as good peaceful people: skillful hunters, chariot drivers and smiths. But we have an order from Rome to punish and persecute them. I really feel puzzled about it though I think it spoiling to discuss the Senat strict state important orders. But as for these people it extraordinary strange.

·            Haven’t you heard they are evil subjects because they do not worship our gods? And besides are harmfull magicians. Thousands of them are burned in the streets and thrown to wild animals in Colliseum.

·            You must be mistaken. Christians have no idols. Think friend, I am not a Christian but 2 years ago their bishop Patrikius saved my life.

It is an honorable act to save a life of a Roman citizen. If it were not for the Christian you could reply to the Senat and the man might receive a reward. Is he from Cambria. Actually he is a bishop to Ireland. Local inhabitants Scots and Picts are very militant, that is why the Senat does not send us there. The old man used to tell me when I was recovering about this beautiful evergreen country, all sinking in emerald green.

. Рид. Легенды Гластонбери. 1975. Цит. по В. Мосс. Крушение православия в Англии. Тверь, 1999.

 

 

Умнова (Валова) Лариса Анатольевнаã

Трилогия «Последний шаг», «Рутения-Рома», «Рома-Лютенция».

Роман

По мотивам «Собеседований» Святителя Григория Двоеслова, папы Римского. Для домашнего чтения учащихся православных гимназий, воскресных школ, семейного чтения.

Глава I

Клавдий знакомится с Квинтом Хилларионом

Завтра распрощаемся, дружище, – басил Квинт Хилларион. Клавдий Флавий Аквила, сначала недоверчиво, из-под лобья посматривавший на Хиллариона-комадира когорты, смягчился и почувствовал искреннее дружеское отношение к себе этого бывалого командира. С открытым лицом, простонародной внешности, явно плебейского происхождения, выходец из римских низов Хилларион дослужился до чина младшего центуриона. За плечами легионера было 15 лет воинской службы, кровавые бои и несколько тяжелых ранений. “Этот надежный парень станет твоим другом”, – Клавдий ощутил в глубине своего сознания внутренний голос... Что это: интуиция или голос неотступного хранителя – небесного доброжелателя, который незримо есть у каждого военного. Особенно этот голос проявляется в минуты смертельной опасности: ведь уход в мир иной для легионера обычное дело, к зрелищу страданий и смерти от жестоких ран на поле боя они привыкли. Только там, на поле боя становилось ясно, кто способен умереть ради «соседнего локтя» – легионера, друга, сражающегося рядом бок о бок, дорогого, по сути, и часто единственного друга. Когда не ради денег и славы, а чтобы прикрыть собой товарища, соседа-солдата жертвовал жизнью легионер, умирал он легко, лицо после смерти обретало величавый покой. “Повезло же мне родиться свободным римским гражданином, да еще пойти по стопам отца и стать легионером», – заключил внутренний голос, и Клавдий широко и приветливо улыбнулся Хиллариону; рука Клавдия отдала воинский салют легионера. Молчаливый верный раб Клавдия Сципион, привезенный в младенчестве отцом Клавдия из Македонии, одним взглядом высказывал свое одобрение хозяйским делам.

И часа не прошло с тех пор, когда вспомогательная когорта Клавдия подошла к воротам гарнизонной крепости, и передние воины стали бить рукоятками мечей по воротам с кличем: «Цезарь! Цезарь!» Хриплые от жажды и усталости голоса легионеров звучали убедительно, так звучат без всякого пароля крики солдат Империи. Заскрипев, приоткрылся глазок, и вот, наконец: с протяжными стонами стали раздвигаться массивные ворота.

Еще до наступления рассвета их разбудил дежурный центурион.

Накануне было так хорошо... Ничто не предвещало беды. Теплый вечер примирил Клавдия с этой чужой и непонятной Британией – страной варваров. По равнине до самого леса начинал стелиться туман. Но Клавдий не смотрел туда, а старался подставить лицо ветру, чтобы уловить чуть горьковатый и нежный запах какого-то кустарника (или это так веяло цветущим вереском и распаренным за день клевером?). Как будто преющие лепестки дикой розы; а потом потянуло дымком, неизведенными свежими и таинственными запахами леса... Послышались какие-то странные звуки, похожие на вздохи или стоны, гулкие на фоне лесных шорохов. Возможно, так кричала на закате какая-то болотная птица: в лесу шла своя непонятная, но явно подлинная, дикая глубинная жизнь. Послышалось уханье филина, словно заговорила тоска, которая жила в сердце Клавдия, проснулась и властно напомнила о себе: «Неужели придётся сгинуть в этих варварских лесах. Как непохожи они на залитые солнцем оливковые, сосновые и кипарисовые леса родной Италии. Те далёкие леса родины словно созданы, чтобы жить в сердце покинувшего родину легионера, и тени от ветвей на фоне яркого синего неба хранились как святыня в глубине души каждого каждым и вспоминались перед смертью вместе с ласковым прикосновением рук матери и отвагой отцовских глаз. Что ждёт меня здесь?», – в который раз спрашивал себя Клавдий. И сам отвечал себе: «Хорошо, что нас так старательно готовили к худшему в учебной когорте, а еще повезло, что я не боюсь умирать. Я сын Римского легионера!»

«Перекусим с дороги, командир. Сюда. Присаживайся», – дружелюбно приглашал Квинт Хилларион. Этот крупный ражий детина со светло-русыми волосами таил в себе неуёмную силу. На внешне спокойном добром лице выделялись синие глаза. В них Клавдий опытным взглядом заметил тоску. Хилларион перехватил его взгляд и мгновенно изменился в лице: его неказистое, явно не аристократическое лицо теперь приобрело характерное выражение римского гордости, и теперь на нем красовалось мужественное выражение римского военного-легионера. В чисто выбеленной небольшой комнате – штабе горела масляная жаровня.

«Эй, свободный римский гражданин, выпьем вина в честь цезаря! Цезарь! Да покровительствуют тебе боги!»

Трапеза переросла в дружеское, ничем не стесняемое общение собратьев-военных косточек Римской армии. Разговор вертелся вокруг стратегических планов и маневров Рима. Между прочим оба приятеля выразили надежду, что со временем вал императора Адриана будет разрушен, и победоносная Римская Империя станет полноправной хозяйкой дикой северной Британии. Оба друга с нескрываемой симпатией говорили о военных походах императоров Юлия Цезаря, Клавдия, Домиция Аврелиана и полководца Светония Паулина.

[Комментарий: Высокий и мрачный пограничный вал, насыпанный по приказу императора Адриана между территорией, завоеванной римскими легионами, т.е. югом Британии (Галлии) и непокоренным, смертельно опасным Риму своими исступленными, даже без всякой надежды на победу, бунтами, – севером. На севере Британии обитали древние и мрачные языческие племена, искуссные коневоды: укротители и объездчики диких лошадей иберийцы, ицены и эпидии.

Население крупных городов, таких как Лондиниум, латинизировалось под влиянием римлян: особенно быстро ассимилировалась и переняла все римские обычаи британская знать. Как две капли воды были похожи знатные британки на римских женщин: быстро освоили латынь (а также сложный римский пантеон верований и весь обиход вечного города – столицы Великой Империи), даже в дети и рабы уже изъяснялись по латыни. Наступило время романизированных кельтов. На этом фоне ненависть северных племен Британии была еще более резко заметной и провокационной для римлян.]

За дружеской беседой, от тепла жаровни и горячей еды (впрочем довольно простой) Клавдий согрелся и начал понемногу осваиваться в крепости. Всего две недели назад он впервые ступил на землю Британии. Усиленная нервным напряжением память все уносила его к началу марша. От Фоссвея на запад, в сторону Иски думнониев, проходила обыкновенная британская (проложенная римлянами) дорога с глубокой колеёй.

Дорога была оживленной и отчего-то сумрачной, как и все в этом туманном Альбионе Римской империи. Вдоль этой мрачноватой трассы все время двигались люди и скот; кто только не ступал по ней на её веку: торговцы, верхом на лошадях, которые везли в дорожных вьюках бронзовое оружие, отшлифованный и желтый, еще необработанный янтарь; сельские жители, перегонявшие из деревни в деревню косматых коров или тощих свиней; изредка - группы рыжеволосых варваров с дальнего запада; даже бродячие артисты и знахари, лечившие глазные болезни. Попадался иногда легконогий охотник в сопровождении громадных овчарок; время от времени появлялся фургон, доставлявший продовольствие римским гарнизонам. Многих перевидала дорога, в том числе и римские когорты, пред которыми расступались все остальные путники.

Сегодня по дороге двигалась римская вспомогательная когорта в кожаных кольчугах. Она шла мерным шагом легионеров, позволяющим делать по двадцать римских миль в день. Это покрывало расстояние между двумя городами: Иской силуров и Иской думнониев. Новый гарнизон двигался на смену старого, охранявшего крепость весь прошлый год.

Ни разу не сбившись с шага, без единого привала шла знаменитым римским маршем центурия[2] за центурией. Солнце освещало знамя, вьющееся впереди, а позади тучей клубилась поднятая ими пыль, окутывая вьючный обоз.

Во главе колонны шел старший центурион. Между прямыми черными бровями у него виднелся маленький выпуклый шрам - знак того, что он выдержал испытание и стал Вороном Митры. Любезный читатель, вероятно, догадался, что этот юноша и был наш герой...

Еще год назад центурион Клавдий Флавий Аквила не думал, что станет командиром легионеров в Британии. Да, он мечтал статьвоеннымкак отец, но не знал, что будет назначен в Британию. Все к лучшему, раз уж так вышло, он будет служить там, где погиб его отец. Хотя он чувствовал и верил, что отец жив и нуждается в его помощи. Первые десять лет своей жизни он прожил вместе с матерью в родовом поместье недалеко от Клузия, пока отец его нес службу в Иудее, в Египте и здесь в Британии. Они с матерью собирались уже ехать к отцу сюда, но взбунтовались северные племена; и легион его отца отправился усмирять их…но так и не вернулся назад.

Его дорогая мама в скором времени умерла от горя, и, повинуюсь желанию матери, он перебрался в Рим, к своей тетке, довольно легкомысленной женщине. Маленькую сестренку Клелию забрал к себе приемный отец матери Клавдия. Клавдия Гортензия сталась сиротой после смерти своих родителей — знатных патрициев, и её воспитывал Павлиний из Нолана, искусный учитель. Покойная мать юного Клавдия была редкой красавицей, чья красота венчала все её добродетели: доброту, терпение, редкое самообладание, рассудительность и ум. Светлая душой, статная и классически красивая, из тех, чьи черты не хочется забывать. У добрых глаз с годами появилась россыпь тонких морщинок: такой свято берег её образ в своей уже взрослой памяти Клавдий. Мама, простая сердцем, и не как все богатые их соседки: не заботилась о нарядах и была совершенно чужда чванства. Зато в глазах её светился живой ум, и обаяние было таким, что все люди невольно тянулись к ней. Римская патрицианка, госпожа и хозяйка богатого имения, она не гнушалась сама лечить нищих, своих и чужих рабов, питая всех, одевая, никем не брезгуя, давая сиротам приют в своем доме. Особенно ласкова мать была к сиротам. Крестьянские дети и дети рабов при виде её издалека бежали к ней. Воистину, она была отмечена Богом, при ней все чувствовали себя лучшими людьми, чем были; все тянулись к ней, как к свету, благословляя её. Ее лицо светилось от любви и ласки, исполненная доброты ко всем людям: всегда терпеливая и доброжелательная, Клавдия Гортензия солнечным лучом в их семейном доме. И отец был под стать матери. Оба высокие, стройные, родители дополняли и украшали друг друга; Бог благословил их союз двумя детьми.

Под мерный топот ног военного марша счастливое время детства вспоминалось отчетливее: «Отец любил мать без памяти, был всем сердцем предан своей семье. И мать была достойна любви, уважения и искреннего поклонения своих детей. В раннем детстве мама лишилась родителей; сенат сохранил за ней ее состояние, а вырастил ее в большой дружной семье дальний родственник Павлиний. Верной и любящей воспитал Клавдию Гортензию – свою приёмную дочь достойный Павлиний из Нолана. Старый добряк жил где-то во Французской Галлии – римской провинции... В тот памятный день Клавдий впервые увидел воспитателя своей мамы через месяц после её смерти. Павлиний оказался очень благообразным пожилым человеком, добрым и искренне любящим детей. В тот день он приехал за осиротевшими Клавдием и Клелией... Высокая, полная достоинства фигура старика Павлиния возникла в арке имплювия[3]. Четырехлетняя Клелия прильнула к старцу, и он легко поднял ребенка на руки. Клавдий рванулся к родному лицу (дома у мамы хранился портрет старца) но тут тишину прорезал визгливый окрик дяди (супруга тетки – сестры отца). У дяди была гадкая манера втягивать воздух через ноздри с хрюкающим звуком. И годы, как сейчас Клавдий слышал это отвратительный визгливый окрик: «Назад!». Эти окрики, постоянные предостережения и лицемерные команды уже не могли искалечить душу четырнадцатилетнего подростка – Клавдия: как противоядие в его сознании навсегда запечатлелся лучезарный, согревающий душу образ матери («Словно Феба», – всегда лелеял это видение в своей израненной памяти Клавдий.) Но психику его маленькой сестренки Клелии эти дядя с тетей вполне могли искалечить. «Только бы малышка Клелия ему не досталась! О, Боже, которому молилась добрая мамочка, услышь, сделай, пусть сестру заберет Павлиний; пусть онн уедет с ним»,- до сих пор звучало в памяти. «Не тогда ли я научился молиться, и был, знаю точно, услышан Богом. Я всегда с неудовольствием и нехотя, по принуждению, ходил на сатурналии и луперкалии и вообще в храмы на поклонение богам, да и мама всегда это порицала и не любила. А тут: знаю наверняка, Кто-то Вышний меня пожалел и услышал, и словно друга ободрил и утешил. Помню, я вдруг всем сердцем это ощутил и даже поскорбел, что не обратился, она попросил своего Покровителя и Вышнего, о котором рассказывала мама, чтобы Он спас маму от смерти. («В трудную минуту, не забудь, позови Его, сыночек Клавдий. Помни о своем Помощнике.») нет ничего горше для смерти матери для сына, нет больше горечи, чем потеря горячо любимых родителей: но, странно, Клавдий не чувствовал горечи сиротства и наверняка знал, что его дорогая, нежная мама не умерла, а жива где-то очень далеко, может у своего доброго Бога. В этом году сестренке должно исполниться почти 16 лет. Как только получу приличное боевое жалование, я тотчас же отправлюсь за сестрой», – размышлял Клавдий.

Горько шевелилась в душе детская обида. Снова вспоминались события 12-летней давности. Как хотел тогда мальчик поехать с сестрой в Нолан, к доброму Павлинию – приемному отцу мамы. По неумолимым законам Рима мальчика, сына боевого командира и в будущем воина и Римского гражданина, отдали на воспитание мужу тетки - сестры отца. (Павлиний обращался в сенат, но все было безуспешно.) Муж тетки навсегда оставил неприятные воспоминия в душе Клавдия. Это был тучный римский чиновник, брезгливый к детям, который до противности кичился своим высоким положением и богатством. Клавдий терпеть его не мог, и чиновник платил ему тем же. Когда первому исполнилось восемнадцать, и он получил право на должность центуриона, то попросился в Британию, хотя это означало службу во вспомогательной когорте, а не в боевой; отчасти потому, что там, отслужив, получил землю давний друг его отца Гней Помпеус. Скорее больше из-за самого отца, пропавшего без вести вместе со всем своим легионом. Клавдий продолжал надеяться, что когда-нибудь ему удастся узнать о пропавшем легионе, разыскать его следы и восстановить обстоятельства гибели отца. Он был на той же земле, по которой ступал двенадцать лет назад его отец.

Клавдий живо помнил худощавого смуглого мужчину с весёлыми морщинками в уголках глаз, который время от времени наезжал домой и учил сынишку удить рыбу, играть в игру «сколько пальцев» и метать копьё. Какое счастье было бегать взапуски и в шутку бороться с отцом. А плаванье, ныряние и возня в прохладной воде деревенской речки. Незаменимые ласковые прикосновения отцовских рук. Особенно ярко Клавдию запомнился последний приезд отца, которого только что назначили командиром британского легиона. Это означало, что он становится хранителем орла и кем-то вроде помощника командира легата. Отец Клавдия ликовал как мальчишка. Но у матери был встревоженный вид, как будто она предчувствовала всё, что случится…

Мысленно перенесясь на несколько лет назад, Клавдий вдруг вспомнил, что глаза у отца тогда сияли ярким блеском, как у храбрых воинов перед боем. И еще: солнечный луч вдруг упал на большой, с трещинкой, изумруд, который отец всегда носил вправленным в браслет, и высек из камня зеленый огонь. Занятно, как всплывают в памяти детали – мелочи, но столь важные, родные для человека.

(«Топ-топ-топ», – мерно раздавались шаги.) Хотя едва ли им придется много видеться. Пройдет немного лет (Где ты сейчас, милая сестренка Клелия – кроме неё родных больше нет на этом свете). Вероятно, его переведут служить совсем в другую часть империи – ведь центурионы когорт редко продвигаются по службе, оставаясь на месте, командуя одним и тем же легионом.

Но в один прекрасный день, когда он, если уцелеет в сокрушительных битвах и сражениях, останется жив, покончит с легионерской службой, завоюет себе имя и станет, кто знает, префектом Египетского легиона, Клавдий вернется домой в этрусские холмы и, может быть, откупит обратно старинное родовое отцовское поместье, которое безжалостно продал толстый чиновник – муж тетки, чтобы покрыть издержки воспитания Клавдия. Клавдий не был честолюбивым, он желал сделать карьеру для сестры, чтобы достойно дать её замуж и обеспечить её будущее. Не загадывать – вот чему научила его жизнь и страдания. Да и какое-то смутное чувство давало понять и даже вселяло уверенность, что его планам не суждено осуществиться и, удивительнее всего, он не страшился этого грядущего изменения своей жизни и даже полной неизвестности. Дорого бы он отдал, чтобы понять природу этого своего спокойствия. Помня слова отца, Клавдий старался не мстить никому, даже заклятым врагам, делать добро и избегать зла. Словно живой стоял отец перед мысленным взором юноши: «Вот он широко улыбнулся, и его открытое, благородное лицо избороздили морщины и морщинки: даже боевые шрамы и отметины не так стали заметны.

Если читателю стало интересно, можно продолжить чтение со словарем. (Текст на английском языке мой – Л. У.)

[If you feel really interested in the story of Claud you will probably continue to read it in English. You can use a dictionary.

For a moment Сlaud felt even physical pain in his heart, restoring in his memory sun-filled small yard, all covered with trembling shadows of pigeons’ wings. There in his memory was the wild olive tree standing right in centre of a forked flow. There on the roots of this olive he had once found a growth that looked like a small bird. He had cut the growth with his new knife – his Dad’s present and for the whole evening he had been involved in treating it carving feathers on its surface.

The bird has survived up to the present.

The road was gradually rising and suddenly the new vew opened for Claud: Iska of dumnonians and the Red Mountain? Crowned with a castle – the black silhouette at the red sun set. It was already evening. Claud made an effort to come back to the reality. It looked as if he had unconsciously visited his childhood. How happy he was there!

The British town lay at the south slope. The plain, right-angled forms of the Roman forum and basilica looked entirely foreign here. And above all this was hanging the slight smoke of hearths. The road took up to the gates of a fortress. Claud paced taking his time to look around at his future home. He raised his head and upwards, on top of a peat bank saw the Roman banner and crest-looking helmet of a guard. The sound of horn reached his ears.

·            You are sure to have brought fine weather and bright sky with you, – uttered centurion Quint Hilarion, standing by the window in the room of headquarters and gazing into the darkness.

·            Do you have such bad weather here? – replied centurion Claud Aquila sitting on the table.

·            It can not be worse! Here in the West it is always either raining or malicious Tiphon, the father of all evil is spreading the smog so that one cannot see his own legs. You see when you are having your year close to the end you might just as well have toadstools growing out of your ears. And the reason is not only because of dampness!

·            But why? What is the other reason? – asked Claud interested to learn.

·            Primly dew to the lack of company. You see, I am a sociable person and I want friends to surround me. – Centurion turned from the window, relaxing, dropped, nearly sank on a soft bench and grasped his knees. – Only give me a chance to fetch my army back to Iska and I shall be quick to dust the mould of boredom. (As he said he sounded perplexed).

·            You are going to take a leave? The man nodded.

·            The long lasted leave in Durine.

·            Is your home there?

·            Yes, my father retired and got settled in Durine several years ago. Quite a pleasant place, especially when one is returning from such out of the way places. I have got also an uncle in Kalev, but I am not acquainted with him. You see I am quite native, – remarked Hillarion.

·            Certainly you are lucky.

·            By the way, what are you going to do when your are discharged? Have you got anybody here? – asked Hillarion.

·             Noody is waiting for  me in Rome.

·            Have your parents passed? – Hillarion seemed sympathetic.

·            Yes. My father perished together with the 4^th legion.

·            Good heavens! Do you mean to tell me that your father disappeared together with them?.

·            Disappeared? Exactly.

·            Indeed! I nose it is quiet a bad thing. Hillarion seemed quiet worried. In fact the most unpleasant rumors were spread here. Such rumors are still repeated by people. Your father’s legion was really unlucky to loose their eagle.

·            Claud’s reaction to protect his father was immediate: Since the whole region is perished no wonder that the eagle has also disappeared, – Claud dropped.

·            This how the things stand, – replied Hillarion good-naturally. I did not feel like blaming your father, so you don’t have to bristle up, friend. Hillarion was looking at Claud with such a wide, open, friendly smile that Claud smiled in return.

·            Several hours have passed after Claud had marched his cohort along the resonantly rambling bridge to answer the peremptory shout «The fouth Gaеllic auxiliary cohort. Of the Second legion has arrived to replace the garrison. For the last hour together with Hillarion Claud was occupied by the documents and papers at pretoria. Finally they have taken off their helmets and convex breastplates they have been taking there time to rest.

·            The ascetic room all flooded with yellow light seemed very pleasant to Claud. Tomorrow will see him the owner of this pleasant room that beloged to him due to his commanding position. But he was only a guest here then and he thrust his eyebrows, turned his smiling face at Hillarion. The smile was extremely shy and kind-hearted. As if Claud was apologizing for his premature  host gazing. Yes it was the eye of a host that he was looking at the room.

Hillarion smiled:

·            In a year things will seem different to you here.

·            We shall see, – echoed Claud waving his foot in a sandal and watching its movement in his deep meditation.

·            Have you any advice to give me before you leave? This country is unfamiliar to me... I am certainly a stranger here.

·            Hillarion kept thinking for a while. Suddenly he got abruptly upright. Yes, I have a piece of advice if you have not been warned before. I am speaking about the druids, travelling druids...If you happen to hear about any of them and if such druid ever occurs nearby take hold of your arms at once. This is my best piece of advice for you.

·            What’s a druid? – Claud asked again perplexed. How can it be so? You must be joking. It is true that Svetonij Paulin has finished with them once and forever 60 years ago.

·            Look here, friend, we have done away long ago with British Queen Boedicia and King Cymbellin and her court of druids. But a lot of druids travel and are plotting against us and raising the britts on a holy war. But tell me have you heard in Rome anything about Christians? Here in Britain they have a Christian king in Cambria that is five days away from here.

·            His name is Bran? Isn’t it?

·            The name of the king of Cambria is Cradock. As a matter of fact I feel favorable to these Christians as good peaceful people: skillful hunters, chariot drivers and smiths. But we have an order from Rome to punish and persecute them. I really feel puzzled about it though I think it spoiling to discuss the Senat strict state important orders. But as for these people it extraordinary strange.

·            Haven’t you heard they are evil subjects because they do not worship our gods? And besides are harmfull magicians. Thousands of them are burned in the streets and thrown to wild animals in Colliseum.

·            You must be mistaken. Christians have no idols. Think friend, I am not a Christian but 2 years ago their bishop Patrikius saved my life.

·            It is an honorable act to save a life of a Roman citizen. If it were not for the Christian you could reply to the Senat and the man might receive a reward. Is he from Cambria. Actually he is a bishop to Ireland. Local inhabitants Scots and Picts are very militant, that is why the Senat does not send us there. The old man used to tell me when I was recovering about this beautiful evergreen country, all sinking in emerald green.]

-         Как же ты попал в плен?

-         Плыл на корабле в прошлый отпуск: хотел взглянуть на родную Галлию. Корабельщик и команда – дикие варвары задумали меня убить, набросмились и связали. Позарились на мои отпускные сестерции и меч. На моё счастье попутчик римский гражданин Патрикий спас меня, заплатив золотом за мою жизнь. Но они и на это не соглашались, по их гадкому верованию нужно было принести человеческое жертвоприношение. Патрикию пришлось припугнуть их, впрочем, их языка я не понимаю. Наконец, они высадили нас, привязав к толстой доске, читобы мы могли грести, а сами уплыли дальше. Вот такая история со мной произошла.

– А что было дальше?

– Мы с Патрикием выбрались на берег. Он много рассказывал мне о своих родственниках в Лерине в Галлии. В городе Туре у него жил, по-моему, дядя, и он мечтал съездить туда, чтобы повидать тамошних христиан, собратьев по вере.

·            Неужели этот Патрикий смеет открыто называть себя христианином! А знаешь ли, чему они покланяются? Распятию! Кесарь Максенций издал эдикт, чтобы их повсюду гнали, убивали, сжигали, а их имущество передают в собственность сената. Слыхал ли, говорят, они ухитрились даже Рим поджечь при Нероне. Правда, Нерон сам прогневал богов.

·            В пути христианский Бог явил на нас несколько неопровержимых и дивных чудес. Знаешь ли ты Клавдий, что Галерия поразила неизлечимая болезнь и он избрал себе преемника – полководца Ликиния. Да и Констанций Хлор не гнал и не преследовал христиан, а он был достойным воином.

·            Послушай, Хилларион, мне сдается, что ты слишком далеко зашел в своих речах, что не подобает центуриону Сената и римскому гражданину. Надеюсь, ты помнишь, что я давал клятву верности Сенату и присягал кесарю... Возможно, кто-нибудь из подчиненных услышит нас, и донесет, что мы отступили от почитания богов (идолов) наших славных предков. Довольно уже и теперешнего ослабления поклонения, отчего упала наша военная мощь... Но все-таки поступок этого Патрикия похвален: что заставило его заплатить выкуп за римского легионера?

·            Всему виной его вера. Их христианский Бог тоже взошел на крест и претерпел муки за свой народ. Я искренне благодарен Павлинию, ведь он римский гражданин, сын уважаемых в Британии князей, родственник самого правителя Кембрии. Но, довольно об этом... Как драгоценное здоровье кесаря Римского, не досаждают ли варвары?

·            Об этом-то я и хотел с тобой поговорить... ((Клавдий перешел к важному: голос зазвучал тише, но заметно взволнованно и осторожно. Он всматривался в глаза Хиллариона, проверяя, достоин ли тот его доверия).. Максенций здравствует, но об императоре Константине ходят ужасные слухи... Болтают, что его мать – христианка, да и сам он тайный приверженец этой веры, и гонит христиан только для видимости, и не проливает их кровь в мучениях, как велят наши боги устами своих жрецов...

·            Кстати, Клавдий, знаешь ли ты, что царица Елена – супруга Констанция Хлора и мать кесаря Константина из местных? Рода она не знатного, но воспитывалась при дворе бриттского короля Коэля-добряка. Его дочь, урожденную британскую принцессу из древнего рода британских королей, также зовут Еленой. Предлагаю тебе, командир, познакомиться вечером с любопытным документом. Из него я многое узнал о нашей Британской провинции. Оказывается, британцы происходят от Брута – римского царевича, потомка Энея. Если верить этим легендам и древним свиткам пергамента, получается, что бритты затесались в наши предки. Мне и в голову такое не могло прийти! Правда, я все гадал, отчего они так нос задирают. (Добродушное лицо Хиллариона вдруг стало печальным.) Король Коэль, говорят, добряк и сильно любит пиры и придворных музыкантов; те играют у него во дворце всю ночь напролет и поют протяжные британские песни. Вообщем, такие увеселения наподобие наших римских. Да и сама Елена прекрасно поёт, очень музыкальная и играет на лютне. Я видел ее на охоте: обычай ее такой, что и мужчине не уступит в загоне оленя. А а какая наездница – мчится наравне с мужчинами и стреляет из арбалета метко. А какая красавица: высокая, статная, стройная, сероглазая, настоящая царица. Просто дух захватывает до чего хороша. А еще одета в красивый плащ с отрезанными рукавами, а на шерстяной материи – красивые кельтские вышивки. Ни у одной римской матроны[4] нет такого наряда. Лицо благородное, белое, а пальцы как крылья у лебедя. Только глаза немного грустные. Есть же женщины у этих британцев! Поневоле не станешь ругать христиан, если они все такие, как Елена. Говорят, она умна и рассудительна так, что пятерых мужчин за пояс заткнет, нет с ней сладу –настоящая королева и воительница. Никому спуску не дает. Но, добра к простым людям. У одного нашего легионера умирала от болотной лихорадки жена (сам виноват, тайно притащил ее из Галлии), так вот Елена нашла ей врача и за ребенком нашла кому присмотреть. Настоящая благородная патрицианка, скажу тебе, эта царица, не то, что многие другие, рожденные в Риме. Не удивительно, что она воспитала сына настоящим воином. Кесарь Константин – украшение для своей доброй матери. Только вот судьба у нее не сложилась: увидал ее на беду кесарь Констанций Хлор, когда приезжал в Британию, и полюбили они друг друга. Родился у нее сын Константин. Да вот родня императорская восстала: не знатная она, ни ступить, ни молвить не умеет, брак неравный и так долго наседали и добились своего: Констанций Хлор развелся с такой чудесной женщиной. Теперь живет она здесь одна с сыном и очень строгая: всю себя посвятила юному наследнику Константину. Тот души в матери не чает. А кесарб во второй раз не повезло: женила его родня на патрицианке, родились у них дети. Ни один из них к управлению государством не пригоден. Перед смертью Констанций назначил наследником своего сына от первой любимой супруги. И он не ошибся: юноша умен, рассудителен, отличный, закаленный воин с храбрым сердцем. Те легионеры, что воевали под его началом, как один рассказывают, каков он в бою: настоящий лев и к солдатам хорошо относится, те за ним готовы на смерть как на праздник.

·            Император Константин – доблестный воин, и мне жаль, если он отступит от веры предков, – глаза Клавдия заволокла тайная печаль, которая терзала многих преданных отечеству римлян в эти дни: все граждане и подданные знали, что Максенций вел развратную жизнь, был болезненно жесток, подобно Калигуле и Нерону... Он был расточителен за счет граждан, из-за чего плебеи и пролетарии, живущие в многоквартирых инсулах роптали. В Риме и Эртурии участились пожары, голодные смерти, эпидемии и неурожаи. Император же Констанций был популярен в народе и славился как искусный полководец, доблестный воин и приверженец твердых устоев брака и семьи. Поговаривали, что Максенций готовился к войне против Констанция и собирался захватить восточную часть Римской империи. Если бы не слухи о тайном обращении Константина в христианство, народ империи пошел бы за ним и сверг ненавистного Максенция. [Диоклетиан (284-305) в первые 20 лет своего правления не преследовал христиан, хотя лично был привержен к язычеству. Он стремился успокоить свое государство, постоянно волнуемое внутренними смутами. Максимиан Геркул, грубый солдат, не понимавший политических соображений Диоклетиана жестоко преследовал христиан, особенно находившихся в его войске и нарушавших воинскую дисциплину отказом в принесении языческих жертв. Напротив, помощник Геркула, кесарь Констанций Хлор, человек добросовестный, уважавший всюду добродетель смотрел на христиан без предубеждения, даже уважал их за твердость в вере, основательно полагая, что они также твердо должны быть рпеданы государю. Но злейшим из всех правителей гонителем христиан был Галерий. Прооисходя из низшего сословия и находясь под влиянием своей матери, грубой и суеверной язычницы, он был суеверно предан язычеству и ненавидел христиан. В нем фанатическая партия язычников нашла нужного ей проводника своих планов. Как подчиненный кесарь, он мог только ограничиться частичными преследованиями христиан: удалением их от своего двора, с военной службы и т. п. Пока Диоклетиан был в силах, он сдерживал вредные порывы Галерия и согласился только издать эдикт об удалении христиан из войск. В 303 г. Галерий, наконец, достиг своей цели. Он приехал в Никомидию, в Вифинию (местопребывания Диоклетиана) и, поддерживаемый жрецами и другими фанатиками настоятельно стал требовать издания общего закона против христиан. Старый и больной Диоклетиан, тяготившийся делами правления, подчинился влиянию зятя. Последовали один за другим 4 эдикта, из которых самым страшным был изданный в 304 г., по которому все христиане поголовно были осуждены на пытки и мучения с целью принудить их к отречению от веры. В этой последней борьбе с отживающим язычеством торжество их оказалось преждевременным (правители выбили медаль в память истребления христиан и восстановления почитания идолов), так как все новые христиане шли на мучения и поборников Христа становилось все более. В 305 г. произошли важные перемены: императоры Диоклетиан и Максимиан удалились от дел. Титул августов получили – на востоке Галерий, на западе констанций Хлор. Кесарями, по избранию Галерия, стали – на востоке родственник его, Максимин, а на западе – Север. Последний вскоре был свергнут Максенцием, сыном Максимиана Геркла, который сам на время стал управлять для поддержки сына. В 306 г. умер Констанций Хлор и титул императора на западе принял сын его, Константин, наследовавший благосклонность отца своего к христианам. Галерий не был доволен положением на западе. Он посылал войска против Максенция в защиту Севера. Не признавал он августом Констатина, которого ненавидел еще тогда, когда жил при дворе Диоклетиана за отказ от участия в ужасных гонениях на христиан. Но, несмотря на гонения Галерия на востоке, силы язычников явно истощились. Церковь, которую, по словам Спасителя, не одолеют и врата ада, не могла погибнутьот злобы людей. Злейший враг христиан, Галерий, пораженный тяжкой и неизлечимой болезнью, убедился, что никакая человеческая сила не может уничтожить христианства. Поэтому в 311 г., незадолго до своей смерти, выбрав себе одного из своих полководцев, Ликиния, вместе с ним и западным императором, Константином издал эдикт о рпекращении гонения на христиан. В указе, между прочим, говорилось: «позволяем христианам оставаться христианами и строить дома для своих собраний. За такое наше снисхождение христиане должны молить своего Бога о нашем здравии, о благосостоянии общественном и своем собственном...» Тем самым римское правительство торжественно засвидетельствовало свое бессилие в борьбе с христианами. Вследствии эдикта, христиане, гонимые и ссылаемые, были освобождены и возвращены из заточения. Снова стали появляться христианские храмы и совершались службы. Даже язычники, которые познакомились еще ближе с христианами, которые открыто могли исповедовать Господа, радовались часто вместе с ними, изумляясь силе христианского Бога, защитившего свою Церковь. Эдикт был обязателен для кесарей. Но Максимин, управлявший Сирией и Египтом, сначала по необходимости, покорившийся требованию императоров, был против прекращения гонений, тем более, что по смерти в 311 г. Галерия, не признавал Ликиния августом и присвоил себе императорское достоинство. Он начал по-прежнему преследовать христиан, запрещал им строить, изгонял из городов, некоторых увечил. Им были преданы смерти известный епископ емесский Силван, 40 служивший в Емесе, кесарийский персвитер Памфил и другие.

·            На западе Максенций, наружно подчиняясь эдикту, оставался тираном своих подданных, как христиан, так и язычников. Но скоро оба кесаря, противники христиан, вынуждены были совсем оставить правление. В 312 г. император запада, святой равноапостольный Константин Великий, поразивши под спасительным знамением креста, тирана Максенция, ненавидимого всеми. С того времени Константин сделался единодержавным правителем запада и окончательно склонился в пользу христиан. В 313 г. Максимин был низвержен Ликинием, утвердившим свое господство в его провинциях.]

Ночное нападение

Быстро стемнело. После вечернего построения и назначения ночных часовых оба командира снова остались одни. Хилларион выступал со своей когортой с утра после возвращения дозора, который три дня продвигался в округе крепости и должен был вернуться после рассвета. Еще вчера гонец донес, что ничего подозрительного на своем пути дозор не встретил.

·            – Вижу, Клавдий, что ты достаточно отдохнул, – произнес Квинт Хилларион. Раз тебе интересно знать про Британский доминион я могу тебе дать кое-что почитать. Лучший воин – осведомленный и предупрежденный об опасности. Эта летопись досталась мне от прежнего командира, а тот отнял ее у странствующих бриттов-лекарей. Полистай перед сном, врага нужно знать и нельзя недооценивать. Вот, держи, – Квинт Хилларион протянул свиток пергамента и, пожелав доброй ночи, удалился.

Поздно вечером после ухода казначея и хирурга, желавших познакомиться с новым командиром, Клавдий остался один, снял тяжелый кожаный жилет и пояс, неспешно расшнуровал сандалии. Взгляд его упал на свиток, и Клавдий развернул его.

К его удивлению, это была летопись на отличном латинском языке. Собственно это был родословный список британских королей, правивших Британией от незапамятных времен. Начав читать, пораженный Клавдий уже не мог оторваться. Оосбенно заинтересовала его хроника, начиная от вторжения Цезаря: “У храброго короля Луда, в честь которого назван город Лондон, был брат Ненний. Этот доблестный Ненний сразился в рукопашном бою с Юлием Цезарем. Римляне ставили лагерь в устье Темзы, когда бритты внезапно напали на них. Римские легионеры оттеснили Ненния, но ему удалось завладеть мечом императора. Ненний был разбит, спустя 15 дней умер от ран и был похоронен близ северного въезда в Триновант неподалеку от города Каерлуда. Меч, который он захватил как трофей и назвал Желтой Смертью похоронен вместе с ним. Королем бриттов во время вторжения Цезаря был Кассибеллан, его предал Андрогей, старший сын его брата Луда; римляне осадили укрепление Кассибеллана, и он сдался. После него королем стал Тенуанций, а затем Кимбеллин, который получил воспитание при дворце римского императора, и унаследовав корону правил Британией 30 лет. Его преемником стал Гвидерий. Взойдя на трон, он отказался платить дань Риму. Когда Клавдий вторгся в Британию, войско гвидера атаковало его у порцестрии. Во время битвы Гидера предали, и он был убит. Следующим королем стал Арвираг, который сражался с римлянами и даже побеждал Клавдия. Но позже осознал могущество римлян и уступил им, став их марионеткой. Следующим королем был Марий, лояльно относившийся к римлянам. Он сразился с Родриком, королем пиктов, разбил его войско, убил Родрика и поставил на том месте камень. При нем же недовольные римским правлением ушли и поселились на острове Уэльс, Корнуолле и Олби и, переплыв через пролив, в Бретани. Все они избрали себе королей. Враждебные к римскому господству в Британии, они засылали время от времени заговорщиков и друидов. (Пропуская длинные хроники и имена королей, Клавдий выбирал самое важное. Об историии с римским легатом Аллектом ему рассказывали в школе легионеров.) После Коилла и Луция Караузий сверг Бассиана, сына римлянина Севера и благородной римской женщины. С разрешения римского Сената Караузий собрал флот и вторгся в Британию. Он заставил бриттов провозгласить себя королем и убил Бассиана в битве. Легат Аллект вызвал на бой Караузия, догнал его его и убил в бою. При легате Аллекте королем снова стал бритт. Аллект фактически управлял сам и был тираном, вскоре восстановившим против себя народ Британии. Бритты пытались свергнуть его тиранию и избрали короля Корнуолла Асклепиодота королем всей Британии. Римляне во главе с Ливием галлом, помошником Аллекта, засели в стенах Лондиниума.”

“Настоящая кровавая военная хроника! Опасный и непокорный враг – эти бритты, хоть они и давно стали частью Римской империи”, – подумал Клавдий.

А вот что было дальше:“Царь бриттов Асклепиодот убил Аллекта вне стен города и пообещал отпустить римлян, если гарнизон сдастся без боя. Римляне согласилисьи оставили город, но венедоты из Уэльса убили всех римлян и обезглавили, сбросив отрубленные головы в ручей, который бритты назвали Нантгалимом по имени Ливия Галла. Следующим шел король Коэль, который разгромил и убил Асклепиодота.”

В воображении Клавдия одна кроввая сцена сменяла другую. Память, помимо его воли, снов возвращалась к прошлым событиям его жизни. Он вспомнил, как случайно с друзьями мальчишками возвращался из школы мимо главной площади их небольшого города. В центре ее стояли ликторы, громко читавшие гражданам указ императора Галерия о беспощадном осуждении всех христиан на пытки и смерть. Клавдий вспомнил, как случайно попал на мучения и казнь христианина, подпавшего под действие указа императора Галерия. Его юношеское воображение поразила стойкость страдальца. Теперь он с ужасом он думал, что так могли замучить и лишить жизни его мать.

Наступила глубокая ночь. Сквозь окно в комнату проникал прохладный воздух. Слышались мерные шаги часового. Когда он был ребенком, мать брала его на руки и подолгу молилась вместе с ним. Когда он стал постарше, она приходила в его комнату и, ласково расспросив сына о прошедшем дне, гладила его по голове. А затем неизменно молилась рядом с дорогим сыном. Эти слова всплывали в детской памяти. Как нужна сейчас мне твоя любовь и ласка, мама. Особенно после того, что рассказал Хилларион. В конце их беседы Хилларион снова продостерег друга против друидов. Тех самых врагов римлян в Британии, с которыми покончил Светоний Павлиниус. Оказалось, что не со всеми. Но больше всего вызвало горькую боль и тревогу за отца то, что рассказал Хилларион о страшном жертвоприношении друидов-жрецов у варварских народов севера Британии: приношении кровавого орла. Живому человеку жрецы вырезали легкие и клали их на плечи, пока человек не умирал. Клавдий знал, что его отец – римский легионер, привыкший терпеть любую боль и умирать с достоинством, чему учили даже юных воинов, почти мальчиков. Но боль за отца пронзила его сердце, и тревога не давала ему уснуть, словно он знал точно, что отец его жив и находится недалеко. Эта смертная безысходная тоска сдавила сердце Клавдия, и тогда он попытался помолиться словами и всей душой, призывая в своем горе Того, кому поверяла свои скорби и радости его мама.

Но и Квинту Хиллариону так и не пришлось отдыхать в долгожданном отпуске в Дурине. Не удалось ему и попасть в Калев к дяде. Он стремился туда, чтобы навсегда изгладить из памяти британскую принцессу, в которую он вот уже три года был безответно влюблен. Рассказать о своем горе он не мог никому, даже Клавдию, с которым успел подружиться. Да и как такое расскажешь? Влюблен без всякой надежды взаимности, да еще в военную преступницу, которая должна предстать перед судом легата. Ведь она готовила восстание бриттов, несущее смерть 2 тысячам таких легинеров как он. Влюбился он в Боудицию давно, как только пришел покупать коней и породистых псов, которыми славится Британия на всю империю у местного заводчика и охотника Крадака. Да и оконфузилсяон он тогда, но кто же знал, что род этого британца такой знатный, да и сам он – король, но живет под видом обычного охотника, прячась от Сената. Ничего так не желал Хилларион, как того, чтобы какой-то силой все оказалось дурным сном и вымыслом. Особенно то, что случилось вчера. Нет, он найдет эту Боудицию и бежит с ней от Римлян и друидов подальше от этого варварского доминиона! А иначе – она погибнет! Выход только один бежать: спасти себя и её.

В ту же ночь, когда прибыл сменный гарнизон, на крепость напали восставшие племена бриттов. Было в этом нападении что-то фанатичное, действующее вопреки военным правилам и просто логике. Могли хотя бы дождаться отхода старой когорты. Видно какой-то озлобленный ум действовал по неясным законам, и надвигалось что-то, непонятное и непредсказуемое, страшное, готовое воевать и убивать без правил. Еще вечером ничего не предвещало беды, оба центуриона обошли гарнизон: Клавдий принимал дела, входил в курс гарнизонной жизни. Снаружи в мирной тишине протрубили букцины: время второй ночной стражи. Замелькали красные огни. Подружившиеся центурионы вооружились и вышли наружу, где их ждал часовой с факелом в руке. Обменявшись привычным римским приветствием: ударом рукоятью меча о щит, командиры начали обход темной крепости гарнизона, от поста к посту, тихо обмениваясь паролем с часовыми. Наконец, они опять очутились в освященной комнате штаба. В правом углу хранился железный сундук с солдатским жалованьем, и стояло знамя, напротив которого дежурный центурион должен был сидеть день и ночь напролет, положив перед собой обнаженный меч.

[Историческая справка: Римский легион состоял из пяти-шести тысяч человек. Он делился на десять когорт; в когорте было три манипула, а в манипуле – две центурии. Каждой центурией командовал центурион, на котором в римском войске держалось очень многое. В каждой манипуле было два центуриона: старший и младший. От центурионов римляне требовали не столько смелости и отваги, сколько умения командовать, дабы они не кидались без нужды на врага и не начинали сражения, но умели бы выдерживать натиск одолевающего противника и оставаться на месте до последнего издыхания. Самым младшим по званию из шестидесяти центурий легиона был командир шестой центурии десятой когорты, самым старшим – центурион первой центурии. Никаких материальных выгод повышение в звании не сулило: все центурионы получали одинаковое жалованье (обычно в два раза больше, чем простые солдаты), но каждое повышение было наградой за доблесть, его ценили и добивались. Хороший центурион – это родной брат своим солдатам, их непосредственной начальник, который живет с ними почти так же, как они; он ведет их в бой, учит военному делу, придирается к рваной одежде и плохо начищенным бляхе на поясе и доспехам, не стесняясь, пускает в ход виноградную лозу, символ своей власти и, не задумываясь, умирает за своих солдат. Центурион – посредник между ними и высшим начальством, которое через центурионов передает свои распоряжения и в трудные критические минуты боя рассчитывает на их помощь. Это костяк римской армии; старые служаки, поседевшие в боях и походах, украшенные наградами и рубцами от ран, со шрамами на лице. Центурионы пользуются влиянием в солдатской среде и уважением командования. Цезарь знал своих центурионов по именам.]

·            Часовые с южного вала докладывают, что между нами и городом бритов что-то движется.

Оба старших центуриона вскочили с походных кроватей и принялись спешно одеваться. Клавдий набросил тяжелый военный плащ поверх ночной туники. Хилларион уже бежал, застегиваясь на ходу. Нагнав его, Клавдий услышал:

–А ты сам поднимался наверх?

Центурион пропустил Хиллариона вперед в непроглядную тягучую ночную тьму.

·            Да, командир, – ответил тот хмуро, но с привычной выдержкой.

·            Что нибудь видно?

·            Нет, – командир, но всё-таки внизу что-то шевелится.

·            Они быстро пересекли главную крепостную дорогу, прошли вдоль ряда безмолвных мастерских, потом стали подниматься по ступеням на тропу, ведущую на вал.

·            Клавдий и Хилларион застыли у парапета. Небо, все сплошь застланое темными облаками, поглотило в своей печали звезды. Зловещее нависшее что-то, как предчувствие угрозы сдавило сердце. Внизу на покоренной территории бритов застыла бесформенная слепая чернота, засасывающая в себя все колебания воздуха, лишь угадывались неясные извивы реки. В ушах у Клавдия стучало, он прислушивался и не улавливал ни звука в этом безмолвном мире. Противные болотные запахи расслабляли внимание и клонили в дрёму. Как будто все гадкие и опасные твари затаились в этом лесу и стали союзниками какой-то страшной беды. Нет, интуиция легионера говорила, что такое затишье не к добру. Усилием воли он заставил себя взбодриться.

·            Хилларион, заметно постаревший от двойного груза ответственности, прислушался. Он ждал, затаив дыхание. Внезапно внизу раздалось уханье совы. Спустя минуту прошуршал какой-то невнятный звук, намек на движение. Появившись, он немедленно пропал, и даже опытные Хилларион и младший центурион не могли ручаться, что звук не почудился им. И тут Клавдий ощутил, что рядом с ним появился верный Сципион. Тот возник из ночной темноты и стоял весь напрягшись и обратившись в слух. Минуты ползли, холодная тишина давила на барабанные перпонки... И снова: неясные звуки, и вдруг по земле внизу, словно стелясь на фоне черноты, возникли две тени.

Хилларион перехватил взгляд часового; тот шепнул с надеждой в голосе:

·            Отбившиеся от стада коровы?

·            Как хотелось верить в то, что завтра всего-навсего какой-то бритт – местный житель из окрестной деревни – не досчитается пропавшей скотины... Тем не менее, облегчения Хилларион не испытал. Быть может, виноваты свежие перья цапли на старом боевом копье бритта, случайно увиденным им на ярмарке. Копьё было почищено, а на кончике его красовалось кольцо из белых, пушистых перьев цапли. Неужели коварные бритты тайно готовились к войне?

Глава II

Принцесса Боудиция – правнучка Британской королевы

Проницательный и одновременно горький и загадочный взгляд красавицы британской княжны трогал любое человеческое сердце. По долгу службы Хилларион общался с местным населением и первым делом обратил внимание на сказочно прекрасную дочь князя варваров. Высокая, тоненькая, она держалась с римским командиром по-королевски холодно и презрительно-сдержанно. Прямой нос, высоко зачесанные светлые волосы, величественные серые глаза. Грациозная фигура, тонкие руки, белые, удлиненные пальцы, и это недоверчивое, настороженное выражение лица, когда он пытался заговорить с ней. Она словно опускала на глаза непроницаемую завесу, чтобы Хилларион не прочел ее взгляда. Если бы она знала, как он, гордый римлянин, плакал по ночам в подушку от бессилия и невозможности когда-нибудь дать ей понять, как он любит ее и как готов при первой возможности доказать свою преданность этой принцессе покоренных бритов... Позже, Квинт Хилларион признался себе, что его поклонение принцессе-княжне имело духовную природу и было настоящей любовью – т. е. чувством высшего порядка, зародившимся в тайной христианке – душе юного римского командира. Такую любовь иногда на земле нам дано ощутить к сестре или брату, чистой, благородной, неповрежденной тлением грехов душе. У такой любви нет границ, она – жертвенна, и потому ничем не сдерживается, всему верит и надеется... Здесь, в земной жизни эти благодатные, светлые чувства редки и отпускаются нам перед грядущими тяжкими испытаниями, как залог будущего небесного блаженства.

·            В тот ясный летний день вместе с отцом Боудиции, охотником, князем Карадаком – сыном британского князя, живущего в Риме, Квинт Хилларион Домиций пошел выслеживать кабана. Но удача изменила им. Они повернули назад. Но вдруг: на полном скаку мимо них пронеслась Боудиция на горячем вороном коне, ведущем свой род из царских конюшен иценов. Ничего прекраснее этого зрелища Хилларион не видывал в жизни: он застыл, как окаменелый. Боудиция, разгоряченная охотой, походила на трепетную лань и на древнюю британскую королеву Бодицию, которая была прямым потомков римского царевича Брита – внука Ромула и Рэма, изганного из Рима в незапамятные времена и прибывшего с дружиной на Британские острова. Так гласили летописи «Триады» и законы королевства Кембрии. Воительница Бодиция, погибшая от рук римских завоеваний была прабабкой прекрасной Боудиции. Послышался шум и возня кабаньей травли. Какая-то поволока застлала глаза Хиллариона: он едва понимал, что он делает, находясь вблизи прекрасной княжны. Движения стали скованными, ноги словно, ватные, отказывались слушаться Хиллариона. Кабан пробежал прямо мимо него, сбив его, пешего с ног. Мелькнули раздосадованные лица. Хилларион готов был сквозь землю провалиться. Однако ничуть не изменившееся, полное обычного презрения надменное лицо Боудиции добило его. Она спокойно поджимала стремена, потом обратилась к служанкам:

·            Квинкумара, Гвендолен! Помогите отцу затравить зверя. Подобрала поводья и вихрем исчезла, так рисовалось событие отьезда княжны в воспаленном мозгу Хиллариона.

И тут он крикнул, что есть мочи:

·            Боудиция!

Послышался конский топот и невыразимо прекрасный голос Бодиции спросил:

·             Командир желает продолжить охоту?

·            В этом ответе было столько изысканного презрения и яда, что бедняга Хилларион в первый раз в жизни искренне пожалел, что Цезарь завоевал эти острова галлов. По своему редкому добродушию Хилларион смирился, оставив всякие попытки понравиться этой оскорбленной британской принцессе, но ноющая боль осталась в сердце навсегда. В середине лета он набрел в лесу на громадный дуб. Окончательно заблудившись, (собака Хиллариона поранила лапу на охоте, и была оставлена в гарнизоне) и, порядком выбившись из сил, Хилларион влез в громадное дупло векового дуба. Там было тепло и уютно, он отдохнул и уже собирался вылезти, искать дорогу по солнцу и лишайникам; как вдруг непреодолимо сильный внутренний голос велел ему оставаться на месте. В кожаных штанах и охотничьей серой накидке со странными местными узорами к дубу подходила его горячо любимая Боудиция. Внезапно, откуда-то из нереальности из-под коней дуба, в котором сидел наш незадачливый влюбленный, вынырнул гадостного вида старикашка и принялся, причитая, скакать был в какой-то мерзкой шкуре. К тому времени Хилларион отлично понимал язык туземцев и быстро уловил смысл речи старикашки: он, завывая, повторял: «Рим погибнет от гуннов. Аларих... Шлепнется дерзостный орел на землю. Пёрышки полетят»... Боудиция с благоговением слушала поганого старикана. Вот этот старикан обнял ее дивный стан и увлек её в какую-то безумную скачку с приплясыванием. У Хиллариона непроизвольно зачесались кулаки, чтобы привести в чувство мерзкого колдуна. Как вдруг в мозгу молнией мелькнуло: да ведь это государственная измена!

[Английская баллада

William Couper

Boadecia (перевод автора)

When the British warrior queen,

Bleeding from the Roman rods,

Sought, with an indignant mien,

Counsel of her country’s gods

 

Sage beneath the spreading oak

Sat the Druid, hoary chief;

Every burning word he spoke

Full of rage and full of grief.

 

«Princess! If our aged eyes

Weep upon thy matchless wrongs,

‘T is because resentment ties

All the terrors of our tonques.

 

Rome shall perish - write that word

In the blood that she has spleet, -

Perish, hopeless and abhorred,

Deep in ruin as in guilt.

 

‘Rome, for empire far renowned,

Tramples on a thousand states;

Soon her pride shall kiss the ground, -

Hark! The Gaul is at her gates!

 

Other Romans shall arise,

Heedless of a soldier’s name;

Sounds, not arms, shall win the prize,

Harmony the path to fame.

 

«Then the progeny that that springs

From the forests of our land,

Armed with thunder, clad with wings,

Shall a wider world command.

 

«Regions Caesar never knew

Thy posterity shall sway;

Where his eagles never flew,

None invincible as they.»

 

Such the bard’s prophetic words,

Pregnant with celestial fire,

Bindings he swept the chords

Of his sweet but awful lyre.

 

She, with all a monarch’s pride

Felt them in her bosom glow;

Rushed to a battle, fought, and died, -

Dying, hurled them at the foe.

 

Ruffians, pitiless as proud,

Heaven awards the vengeance due;

Empire is on us bestowed,

Shame and ruin wait for you!

 

Бодиция

(перевод мой Л. У.)

 

Как муж, бесстрашная в бою,

В крови от римских стрел,

Бодиция к жрецу идет,

И жизнь и смерть презрев.

 

Раскинулся огромный дуб;

Под ним - седой друид:

«О, Госпожа, презрен и груб

И будет сам разбит

 

Наглец, что к нашим берегам,

Как вор во тьме подплыл;

Пускай швырнул ты мир к ногам:

Я охлажу твой пыл!»

 

В его глазах  блеснул огонь - как озаренья свет:

«Пусть боль и ненависть моя тебе дает ответ.

Открыл мне тайну небосвод в пророчестве моем:

О, гордый Рим, пора узнать угрозы острие!»

 

И пусть проклятие мое ложится на века:

Следы агонии и мук придут издалека —

Запомни: Рим падет, в крови пролитой сгинет.

В пыли истории немым укором он застынет.

 

На смену новый Рим придет

Сойдутся племена однажды в нём.

И новым солнцем он взойдет,

Днем славы, новым днем.

 

Британии, земле родной,

От Бога дан удел –

И, соком жизни напитав,

Она взрастит детей.

 

О, королева, сочтены

Тирана и убийцы дни:

В осаде гибнет вечный город:

И из-за добычи гунны спорят…

 

Теснятся у ворот. Так час пробьет,

Дитя моё, империи иной.

И римского орла заносчивый полет

Окончится стрелой. ]

Не помня себя, Хилларион схватился за меч, но пересилил себя, сообразив, что его уникальное положение дает возможность собрать ценные сведения о противнике.

Когда выступаем, почтенный мой жрец Луфцмим? –спросила Боудиция.

Но друид невидящим взором уставился куда-то, не слышав ее вопроса.

– Моя королева, мои старые глаза плакали над ранами вашей прабабушки доблестной Бодиции. На моих руках она умерла от глубоких ран. Я лелеявший ее, еще когда королева-воительница была ребенком... Могу ли я забыть, как она умирала израненная римскими копьями и мечами. Проклятие римлянам, завоевавшим и принесшим горе и смерть и унижение моему народу. Позор предателям, которых они обманули, внушив бредни о своей культурной миссии. Священная война римлянам! Смерть убийцам!

·            Когда выступаем, почтенный Луфцмим?

·            Воля богов проявится в первый день новолуния, когда родится юный месяц. Все бриты: горожане и сельские жители тайно вооружаются, на днях из Дурина привезут отборных лошадей. Князь Крадок распорядился, чтобы воинские учения шли день и ночь, он сам объезжает боевых коней.

·            Скажи, что делать с этим пленным римлянином, глазным лекарем? Скоро 12 лет, как он живет с нами. Он привык и даже не пытается бежать.

·            Не верь ему, госпожа, он искусно притворяется. Прикажи убить завтра, не жди до наступления. Следует также связаться с ирландцами, пусть пришлют подкрепление в десять тысяч лучших воинов. Твоя доблестная бабка Бодиция была королевой бриттов и эрсов и венетов. Вот только круидхи и пикты не признавали нашего могущества. Упрямые северные племена не захотели объединиться снами пред лицом общего врага.

Хилларион напряженно вслушивался. Вскоре он уловил стук копыт и осторожно выглянул из дупла. Ни жреца, ни Боудиции не было видно. Они растаяли, и вся сцена казалась каким-то наваждением. Словно эти страшные слова о готовящемся мятеже были всего лишь видением, сном. Но отчетливый смысл угрозы продолжал доходить до командира, развевая вуаль его нежных сокровенных мечтаний о возлюбленной и безжалостно уничтожая все его юношеские грезы о счастье вдвоем. Нет, не бывать ему счастливым, никогда не будет у него семьи, и никогда не возьмет он в жену другой девушки кроме Боудиции. Перед Хилларионом забрезжил жестокий выбор: сообщить начальству или... В первом случае предательницу подвергнут пыткам и, замучив до полусмерти, казнят, возможно, прибьют к кресту, не разбирая, что пред палачами женщина. Все существо юного командира протестовало против этого. Донести или промолчать?!

Хилларион выбрался из дупла и двинулся в сторону гарнизона. Странно, но тут же нашел направление, не заблудившись в незнакомом лесу. А вдруг это всесильная Митра желает обличения заговорщиков. Сколько прольется римской крови... И кто поручится, что не сам Марс привел его сегодня к этому раскидистому старому дубу, на поляну в незнакомый лес? Как быть? Дать понять Крадаку, что он невольно слышал об этом разговоре? Не выйдет, слишком велика ставка! Князь хитер и ловок и обставит дело так, что с Хилларионом случится несчастный случай прямо на охоте. Он ненавидел Хиллариона, это ясно. Когда Хилларион пришел к нему в дом просить отдать ему в жену Боудицию, он отказал наотрез и сразу пригрозил, что сумеет защитить свою честь. В эту решающую, страшную минуту он вспомнил тихий голос своей любимой и бесконечно почитаемой старой няни Марциллы, вырастившей его и уже умершей: «Тот, кто терял близких и знает, что такое человеческое страдание и горе, не пойдет на предательство. И ты никогда не наноси удара в спину».

Вот и стены крепости. И вдруг прямо над ухом просвистела стрела. Он лихорадочно зарылся лицом в траву.

Перед ним стояла Боудиция.

«Ты что-нибудь слышал? Не лги мне, я наблюдала за тобой!»

Хилларион медленно поднял глаза и встретился взглядом с прекрасными глазами небесной чистоты. И вдруг из груди принцессы вырвался стон: «О, мой несчастный отец! Что с тобой будет!» И тут же твердый, звенящий холодной бронзой, голос приказал:

«Ползи, презренный, доноси... Я и старый жрец не боимся смерти. Но я бы дорого дала за то, чтобы посмотреть, как ты будешь корчиться у друидов в пытке на огне». Она отточенным движением выхватила меч из ножен и ринулась на командира. Через полчаса отчаянной схватки оба в изнеможении стояли и рассматривали противника последним, сулящим смерть кому-то одному из них, взглядом... Одно неверное движение, малейший просчет и все решится...

«Бодиция, я люблю тебя», – вырвалось у Хиллариона...

Нападение бриттов

Отчаянный крик часового взорвал тишину и вырвал из мыслей о возлюбленной печального Хиллариона. – Бритты! Выпущенный скот скрывал пятьсот воинов передового отряда варваров, приготовившегося к штурму римского гарнизона. Так это была уловка! Так значит, чувство опасности не обмануло Клавдий... Но где же Хилларион?! Он быстро отдал приказания разыскать старого командира, но все было напрасно: Хилларион как в воду провалился. Душу Клавдий словно накрыло каким-то холодом (это был горький и леденящий ужас от мгновенного предательства), обостренное сознание твердило: Измена!

Убедившись, что никаких распоряжений от Хиллариона не поступало, Клавдий приказал отражать натиск бриттов.

Однако терзаться по поводу внезапного исчезновения опытного командира было уже поздно. На плацу уже выстроились солдаты. Недопустимо было, чтобы они узнали о предательстве Хиллариона или увидели нерешительность и слабость Клавдий. У стен крепости тем временем шел отчаянный бой. Часовые и прибывшее подкрепление стояли на смерть, закрывая собой путь к крепостному валу. Слышались короткие предсмертные крики и звук от падения человеческих тел в воду крепостного рва. Повезло, что часовые были начеку. Если бы не успело подкрепление, варвары ворвались бы в крепость. Так стремителен был их натиск.

Первая атака бриттов была отражена, а Хилларион все не появлялся. Во время передышки солдаты о чем-то шептались с младшим центурионом. Мрачный седой командир манипулы Порций подытожил: «А Хиллариона-то нашего и след простыл. Вот что бывает, когда колдун-друид наметит себе жертву...»

–Ничего с ним не стряслось, – раздраженно парировал Клавдий. Он не любил, когда солдаты совали нос, куда не следует.

Друид присылал Хиллариону его изображение, пронзенное копьем. Мы нашли куклу у ворот крепости месяц назад. А в Дурине какой-то друид совсем извел командира легиона Аквитания. Навел такую порчу, что боевой командир пролежал, не вставая два месяца, да и отправился в муках в Эллизиум. А еще один старший центурион в Лондиниуме заболел проказой и умер через три года жутких мучений. А еще если поймают, так это хуже всего: слыхали про жертвоприношение кровавого орла?

– Довольно, длинный язык – не солдатское, а бабье украшение. Но, оборвав солдата, Клавдий всем нутром ощутил реальность и неотвратимость этой неведомой ему угрозы. Кто-то, завладев его внутренним голосом, вкрадчиво внушал: «Проказа не лечится! Прощай, сестра Клелия, если даже ты жива, мы никогда с тобой не увидимся. Прощай мой друг Спицион. Так вот что случилось с Хилларионом!».

Но вот в темноте, скрадывающей детали Клавдий заметил прозрачные фигуры, словно волны перекатывающиеся через укрепления. Как могли они бесшумно переплыть ров и незамеченными подойти к фактически непреступной римской крепости? На головах бриттов были укреплены охапки валежника. Это придавало атакующим что-то жуткое в парализующей бесшумности предрассветного часа. Легионеры, как один, встретили острием мечей атакующих: тишина раскололась. Глухой гул перешел в яростные крики атакующих. С новой силой хлынули на приступ темные тени. И начался ад. Над воротами крепости взметнулся огненный столб, но вскоре защитники гарнизона погасили его. Каждая пядь вала превратилась в поле сражения, варвары с ревом перекатывались через бруствер, а внизу их встречали не знающие пощады римляне.

Время остановилось. Когда вторая атака прекратилась, над крепостью уже занимался серый рассвет. «Сколько мы продержимся», – лихорадочно думал Клавдий. «Неделю, а, если повезет, то и две. Подкрепление из Дурина могло бы прийти к нам через два дня, если бы не этот плотный, густо-белый, непроницаемый туман. Можно приказать разжечь сигнальный костер, но это будет пустой тратой времени. Как бы пригодился ему Хилларион. И все-таки странно, что бритты не дождались смены гарнизона. Почему они решили сражаться и захватить римскую крепость именно сейчас, когда в ней находились обе когорты: старая и новая? Чем руководствовались варвары? Неужели это злая воля друида? Нужно было приободрить легионеров, поднять их дух после всего происшедшего.

«Думаю, друиды не обидятся, если мы позавтракаем. Хорошо бы заполучить сюда хоть одну эту пташку. Интересно, как она будет расставаться со своими перышками», – Клавдий смеялся, вытягивая большие пальцы рук, кричал: «Молодцы, ребята!» Они и, вправду, заслужили похвалу. Лица солдат потеплели от похвалы командира.

Но сам командир не расслаблялся. Долго ли продлится эта томительная ожиданием неизвестного и зловещего передышка, неизвестно. Да еще и Хилларион пропал на соблазн всем солдатам. «Я тут ни при чем», – лихорадочно приливало и отливало в воспаленном мозгу Клавдия, и что-то наливалось свинцом и стучало в голове, в предчувствии трагической развязки. Раненых отвели в укрытие, а солдатам раздали хлеб и размоченный изюм. Самому Клавдию было не до завтрака. Половина центурии под командованием Гая Постумия обходила ближний лес с дозором и должна была вернуться к полудню. Теплилась надежда, что Хилларион без лишних слов убежал предупредить товарищей, обходивших дозором местность у крепости, и уже, кто знает, добрался до цели. Если только все они, Хилларион и дозор, живы. Всякое могло случиться. Если варвары так тщательно подготовились к атаке, то они могли уже давно расправиться с дозором. Но, скорее всего, по возвращении, дозор попадет в западню, и их перебьют на глазах у гарнизона.

Клавдий отдал приказ установить горящий сигнальный факел на правой вышке: заметив его, дозор хотя бы поймет, что это сигнал тревоги. Однако из-за тумана почти ничего не было видно. Часовым Клавдий велел доложить о замеченном дозоре. Подозвав командира кавалерии – Валента, Клавдий выслушал его мнение, а потом спокойным тоном приказал:

– Если ребята живы, и наш гарнизон доберется до крепости, мы сделаем вылазку черепахой и поможем им прорваться вовнутрь, чего бы это не стоило. Держи отборный боевой эскадрон наготове. Вперед, моя отважная гвардия!

Обдумывая будущую вылазку, Клавдий неожиданно увидел внутренним осознанным зрением, словно внушенным свыше, ярко высветившееся из глубин памяти такое родное и мужественное лицо отца и вспомнил его слова: «Когда рычащий дикий зверь ищет тебя и ждёт твоего нападения, смело иди на него, подави всякий страх. Запомни, сын, что в жизни на противника надо идти в лоб также смело, как в душе ты атакуешь рычащего зверя – твой страх».

–Слушаю, командир, –отозвался Валент.

·            А ты, Порций, приготовь все необходимое для вылазки. Пойдем черепахой, а там уже, как получится. Выбери добровольцев, – Клавдий с удовольствием заметил, что дурное настоение Порция рассеялось, и тот снова превратился в деятельного командира манипулы, – В бой, моя бесстрашная гвардия!

·            Клавдий и не догадывался, что именно в эту минуту, неподалеку в лесу варвары собрались принести в жертву священному дубу его отца, командира легиона Флавия Аквилу, пропавшего со своим легионом и 12 лет прожившего в плену в глухой деревушке бритов. Со связанными ногами его подвели к жрецу, держащему наготове кинжал. Флавий Аквила взглянул на длинные лохмотья коры, в которых копошились какие-то отвратительные красные и белые мошки. Помошник жреца отломил небольшой кусок коры с тошнотворными вшами-мошками и попытался впихнуть эту дрянь в рот Аквилы. «Оставь его, Грунд, пусть умрет как воин». Это был голос красавицы принцесы Боудиции. «Пусть примет смерть от удара меча в грудь», – продолжала принцесса. Это промедление даровало Флавию Аквиле необходимые силы, и он сложил персты в крестное знамение (как делала часто его дорогая супруга и как она однажды показала ему и сыну Клавдию. Прощай, сын!) и перекрестился. Он был язычником, не мешая своей дорогой супруге Клавдии жить по христианским законам. Его супруга была воспитана христианином Павлинием из Галии, но, выйдя за него замуж, она могла лишь тайно исповедовать христианскую веру. Она никогда не разубеждала супруга словами, не спорила, но вся ее жизнь была пронизана и посвящена любви к Богу, распятому на кресте за любовь и спасение людей. За время плена, в разлуке с любимыми женой и детьми, Флавий Аквила осознал тщету и ложь языческого поклонения. Раньше, за шумом боев, у него не было времени обо всем этом поразмыслить, но теперь он точно знал, что не желает участвовать в жреческих спектаклях, тем более позволять им морочить себе голову (человеческие жертвовоприношения внушали ему отвращение, особенно ужасные по своей жестокости гладиаторские бои в честь Дионисия и Марса, оканчивающиеся заколанием оставшихся в живых гладиаторов.) И теперь, за мгновенье до смерти, он с пронзительной ясностью осознал: настоящий Бог – Христос в которого верила его верная, любящая супруга. О, эта горькая разлука с детьми... Какими они теперь стали? 12 лет назад (он был в этом уверен) под утро к нему в темницу вошла его Клавдия. Она присела рядом, и тут заметил необыкновенное, светящееся, преображенное ее лицо... «Я умерла этой ночью, мой милый. Если ты захочешь уверовать во Христа, мы сможем соединиться в Его царстве. Тебе будет трудно, но я буду молиться за тебя. Так нужно для исполнения воли Божией!»,– нежный, проникновенный голос Клавдии давал силы жить. Он протянул руки к любимой, но видение исчезло. Сердце говорило, что это было истинное завершение земного пути Клавдии.

Клавдий до рези в глазах вглядывался в туман. Промозглая, мягкая сырость оставляла на губах слегка соленый привкус. Сероватые, клочковатые хвосты тумана наносило с моря на близлежащие сопки, а дальние гряды холмы и лес смотрелись как односплошное расплывчатое пятно, то растрояющееся, то исчезающее вдали. День уже наступал, когда варвары снова пошли на приступ. Вопя, как духи Тартара, они бросились вверх по склону, покрытому папоротником и вереском. На этот раз они устремились к воротам. Весь поток с гиканьем нацелился на ворота и стремительно ринулся туда. Бритты везли таранные машины, тащили с собой бревна для массированного приступа крепости. Римские лучники начали обстрел, но те надвигались все ближе и ближе, не обращая внимания на римские стрелы. Защитники гарнизона забегали по крепостным галереям, начали готовить варницы, чтобы поливать осаждающих кипящей смолой. В это время Клавдий, стоявший у бойницы в центральной башне, заметил впереди бегущих кривляющуюся фигуру безумного вида, в развевающемся тряпье. О, что это был за отвратительтный танец! Кривляка размахивал над головой огромной горящей головней, и в этом освещении рога полумесяца на лбу безумца словно светились собственным мерцающим светом. Уверенным тоном Клавдий приказал лучнику рядом: – «Подстрели-ка мне этого помешанного.»

Солдат заложил стрелу, натянул тетиву и отпустил ее одним быстрым движением. Лучники Галльской вспомогательной когорты ни в чем не уступали отменным лучникам бриттов. Однако стрелок промахнулся: стрела пронзила лишь торчащие дыбом волосы бесноватого. Повторить выстрел уже не было времени. С грохотом началась осада ворот. Римляне без устали поливали стрелами, посылая их в глубь толпы. Едкий запах и дыма и гари несло на крепость от правых ворот, которые неприятель патался поджечь. Стоящим на надвратной башне лучникам этот дым разъедал глаза. Внутри крепости к валу и обратно шло беспрерывное движение в обе стороны. Свежие солдаты, мечи и копья – к рубежам, а в тыл проносили раненых.

Туман же понемногу стал рассеиваться. Через час Клавдию передали, что по тропе ведущей к левым воротам, показался ожидавшийся дозор. Тотчас добровольцы выстроились в практически неязвимый римский боевой строй – черепаху. Горстка отважных, готовых на все бойцов из резерва, числом в полцентурии подошла к воротам. Клавдий приготовил себе место в голове черепахи, а вместо себя оставил за командира когорты опытного вояку Друзилла.

«Выручим своих братьев или умрем, ребята», – произнес он, задерживаясь взглядом по возможности на каждом лице. Больше половины этих солдат относилось к когорте Хиллариона. Они шли на риск, чтобы выручить старых друзей.

Десять человек сняли с ворот огромные засовы, солдаты приготовились распахнуть огромные двери, что нужно было произвести быстро, пользуюсь короткой передышкой между атаками бритов. Настал решительный миг. Но никто не знал, удастся ли его отряду вернуться назад.

– Открывай! – скомандовал он. «Не надейся, не пробьёшься, на мои рога нарвешься», – услышал Марк прямо над ухом противный голос. «Кто это?», – вспыхнуло сознание. И взгляд упал на знакомую бешено вихляющуюся фигуру друида. Усилием воли Клавдий вызвал в памяти светлый мужественный образ отца, и наглый голос затих. И когда створки ворот начали медленно распахиваться, поворачиваясь наружу на железных столбах, он приказал: «Черепаху строй!»

Он поднял руку со щитом вверх, и вся колонна повторила это движение командира, смыкаясь в круг. Лязгнул металл: каждый воин сомкнул свой щит со щитом соседа, образуя панцирь, от которого и пошло название этого построения.

 – Вперед!

Ворота широко распахнулись, и странный многоногий зверь, похожий больше на мокрицу, чем на черепаху, персек дорогу и стал быстро спускаться по склону вниз, ощетинившись копьями. Но что это: у подножия холма высились два креста, и на них были распяты две фигуры: мужская и женская. Кресты раскачивались, слегка двигаясь, видно бритты тащили их. Казалось до слуха Клавдия донеслись тяжкие предсмертные, полные муки и безысходной тоски стоны распятых мужчины и неизвестной ему женщины. «Хилларион!», – воскликнул Клавдий, узнав в мужчине своего пропавшего друга. В этом крике было все: ужас и желание отдать жизнь за спасение друга.

Гибель дозорного отряда

Клавдий пригляделся к «римским содатам», и ужас и ненависть поразили его: Дозор был переодетым, ложным. Что за дьявольский маскарад? А варвары бежали и бежали; да это были бриты, переодетые в римскую военную форму сверху до низу: от гребенчатого шлема до сандалий, подбитых гвоздиками, кожаных нагрудниках и темно-красных шарфах поверх них.

–Мечи вон! - приказал Клавдий. Лязгнули единым мощным звуком мечи, словно в одной гигантской руке, и с криками: «Цезарь! Цезарь!» римляне бросились в бой за своего командира Хиллариона, распятого варварами на кресте. Послышался конский топот и воинственные крики: прямо на Клавдия мчались колесницы бритов. «Не успеем, – мелькнуло в сознании. И в следующую секунду глаза Клавдия встретились с отреченным взгядом князя Карадока, сына Брана. Собрав последние силы Клавдий совершил то, что считал единственно нужным в этой ситуации, чтобы спасти своих солдат: с пронзительным свистом бросился под колеса вороной четверки породистых коней. Резкий свист сделал свое дело: напуганные кони снесли колесницу влево. Клавдий почувствовал, что-то в его мозгу оглушительно треснуло и растеклось: а потом все стихло и почернело, а сам он куда-то провалился. Перед этим провалом он успел крикнуть: «Бог, в которого верила моя мама, спаси меня!»

Глава 4

Дар епископа Павлина Ноланского

Каждый новый день приносит упование на лучшее. Оставим пока наших героев в надежде на благополучное завершение этого боя и спасение Хиллариона и Боудиции, прибитых дикими бритами по совету жрецов-друидов к кресту; перенесемся на тридцать лет вперед. За это время массовое истребление христиан и жестокие гонения на них, начавшиеся при Тиберии и продолжавшееся при всех последующих римских императорах (Декий, Диоклетиан, Нерон, Септимий Север, Траян) вплоть до Константина Великого (274-337) заметно утихли.

За что же так люто ненавидели христиан-добропослушных и политически лояльных граждан Римской империи, среди которых были прославленные военачальники? Самым лютым источником сатанинской ненависти к первым христианам были иудеи – убийцы Христа и подстрекаемые ими жрецы языческих культов, т. е. профессиональные служители сатаны. Жрецы разжигали ненависть императоров и простонародья к христианам. Невежественная толпа ненавидела их за то, что они не такие, как все: не поклоняются традиционным языческим идолам, не одобряют бои гладиаторов и человеческие жертвоприношения (например, в честь покровителя воинов Марса). Языческие жрецы распускали слухи, что христиане питаются кровью и плотью младенцев, что христиане –опасные колдуны: поджигают города и являются опасными.

Официальные власти спокойно относились ко многим иноплеменным религиям. Однако, независимо от своей веры, каждый был обязан поклоняться римским идолам и императору, как богу. Христиане отказывались от этого поклонения: «Мы законослушные граждане, но наша вера не велит нам поклоняться идолам». За такое упорство и отказ от жертвоприношений их преследовали с особой жестокостью.

Христиан вызывали на специальные заседания из пяти человек и предлагали им принести жертву пред статуей императора. Если человек подчинялся, ему выдавали справку, написанную на папирусе (сохранились до наших дней): «Такой-то гражданин Рима пил и отведал жертвенной пищи в присутствии комиссии», – и проверяемого оставляли в покое. Но большинство христиан отказывалось от публичных, заверенных нотарием жертвоприношений идолам. Их подвергали мучительным пыткам и казнили. Мужество христианских мучеников вызывало невольное уважение и интерес к вере, ради которой люди с такой готовностью шли на смерть. Но настало время и после четырех веков гонений христиан на земле, Царь Небесный Христос воздвиг на земле православного царя – основателя христианского государства, его поборника и защитника. К тому времени лучшие из римлян, отчаявшись найти опору и спасение души в языческой религии, обратились к христианству. В молитве «Отче наш» для ищущих умов открывалась подлинная сущность Бога – милосердного, любящего Отца всех людей, Бога любви и мира. Тяжким заблуждением перед новообращенными христианами предстали кровожадные финикийские идолы, бесчисленные греческие и римские божества... Ненависть к христианам усердно подогревали иудеи, которые после распятия спасителя стали служить сатане в своих синагогах. Но все это было бессильным перед жаждой истины у европейских языческих народов. Первое христианское государство на Кипре было образовано крестившимся проконсулом Сергием Павлом после проповеди Апостола Павла в городе Ларнаке.

Император Константин Великий был воспитан отцом в языческом духе, но уважал христиан и их веру (его мать была христианкой). Когда Константин воевал в Галии, он узнал, что его соперник, Максенций, взял Рим. Это было в 312 году по Рождестве Христовом. Константин тут же поспешил в Италию с небольшой армией, хотя языческие жрецы предсказали, что Боги не желают ему удачи... В походе Константин и его все войско увидели удивительное явление: на закате солнца в небе пересеклись два ярких луча света и образовали крест. В армии Константина было много христиан, и они обрадовались этому знаку. Накануне сражения с Максенцием Константин увидел во сне такой же огненный крест и услышал голоса, говорившие ему: «Сим (этим) ты победишь!» (по-латыни: «In hoc signo vinces!»). Наутро император велел начертать на щитах своих воинов знак креста, увиденный им во сне.

Максенций доверился жрецам, которые предсказывали ему победу. Он вывел все свое войско из стен Рима, но был разбит у Мульвийского моста и утонул в Тибре во время отступления. Победа Константина была настоящим чудом: солдат у него было в семь раз меньше, чем у Максенция.

Вскоре после этой победы Константин издал в городе Милане эдикт (закон) о том, что отныне христиане пользуются такими же правами, как и приверженцы других религий. Сам он все больше склонялся к христианской вере, помогал восстанавливать церкви, разрушенные прежними императорами, и строил новые храмы. Сторонники старой римской веры осуждали императора. В то же время Константин и его мать Царица Елена получили откровение о переносе своей столицы из Рима в Византию. Тогда Константин построил свою новую столицу на месте греческой колонии Византий и назвал ее Константинополь. Место было выбрано удачно: на границе между Европой и Азией, на торговом пути, известном с давних времен. Рядом с Константинополем столетия до нашей эры богатела и процветала могучая Троя, родина Энея. Позже, в двадцатом веке немецкий археолог Генрих Шлиман вместе с женой нашел в пригороде Царьграда на месте турецкой деревни развалины древней Трои. Как неопровержимое доказательство реального существования древнего города Трои ими были найдены руины башни царевича Приама и золото последней царской династии города.]

Разделенная на две части: западную и восточную (при императоре Септимие Севере) Римская империя вскоре была завоевана воинственными германскими племенами гуннов, готов и вандалов[5]. После переезда императора Константина на восток в Константинополь, Рим стал приходить в запустение, и вскоре вождь гуннов Аларих вторгся в Рим и разграбил город.

Новая столица, основанная императором Константином, была посвящена Пресвятой Богородице. После этого величайшего события, когда христианство стало государственной религией, в Европе, Малой Азии и Африке стали возникать христианские государства.

История одного христианского города тесно связана с дальнейшей жизнью наших героев Клавдия, Хиллариона и Сципиона.

РАССКАЗ О СВЯТОМ ПАВЛИНИИ НОЛАНСКОМ

В В 4 веке по Р. Х. именитый гражданин города Нолана Римской Галлии (современная Франция) Павлиний страдал по причине своей многолетней бездетности, но будучи христианином, он спокойно переносил свое несчастие, продолжая творить добро: раздавать денежные вспоможения, продукты, кормить голодных, больных, увечных и странных. По благодати Божией он не был брезглив: сам ухаживал за прокаженными, бездомными боьными бродягами: перевязывал и лечил их раны, Для этого человека не существовало брезгливого слова бомж. В нищих и бездомных он усматривал образ Самого Господа нашего Иисуса Христа... И именно Его в образе ннищих он и наделял всем необходимым, и более того молился за них и часто с самими нуждающимися он проводил ночь в молитве. А по утру в странноприимной комнате он проводил не обнаруживал никого, только свои же нетронутые продукты, причем добавлялось неведомым образом и те продукты, которые таинственные нищие съедали накануне вечером за агапой – трапезой любви... В тот же миг падал на колени перед иконостасом своей домовой церкви святой Павлиний и заливался обильными слезами, благодаря Господа за то, что Ему было угодно снова укрепить его веру и испытать странноприимство своего раба... Однажды, съедаемые скорбью бесчадия, Павлиний и его благочестивая супруга провели всю ночь в молитве, а рано утром во время чтения акафиста от иконы Спасителя послышался глас: «Не печалься о своем бесчадии, верный и любимый друг мой Павлиний! Мне угодны твои труды. Позаботься же в земной жизни о христианских сиротах и воспитай их в страхе Моем...»

С того дня ангелы Божии незримо помогали святому Павлинию устроить приют и воспитывать там сирот, уча их закону Божию и прививая им страх Божий - основу спасения человека... Верные воспитатели: христиане и диаконы обучали закону Божию сирот разного возраста и ремеслам по их способностям. По достижении воспитанниками 18-ти летнего возраста св. Павлиний каждого оделял из своих средств небольшим наследством и селил неподалеку от себя, подолжая наблюдать за приемным чадом и помогать тому уже во взрослой жизни... Многих он воспитал и наставил в истинной христовой вере, когда его благочестивая супруга, угодив Господу, была принята от земных трудов в вечную жизнь и радость неизреченную... Отпевали праведницу выращенные ея трудами воспитанники из христианского приюта святого Павлиния, принявшие сан священника и диакона.

Оставшись один, святой Павлиний возложил свою печаль по утрате на земле верного друга на Господа, принял вскоре постриг и посвятил себя служению братии Христовой сиротам и неимущим. По прошествии времени святой Павлиний был хиротонисан во епископы по усиленной просьбе горячо любивших его сограждан.

Через святителя Мартина Турского святой Павлиний познакомился с монахом Патрикием, будущим просветителем Ирландии. Но неожиданно Нолан захватили жестокие гунны. Дикие, не знающие пощады варвары грабят Нолан, истребляют христиан и упиваются своим насилием. Их верховный жрец внушил вождю гуннов Великому Воину, что христиане – опасные колдуны, которые по пророчеству положат конец удачным войнам и завоевательным походам гуннов. Зять Великого Воина – Свирепый полон ненависти к христианам. По его повелению оскверняются и грабятся храмы. Разграбляются жилища и уводятся в рабство ноланцы. Четыре года тому назад гунны разграбили и сравняли с землей христианский город Леирию... Озлобленные и жаждующие наживы солдаты Свирепого бесчинствуют, не щадя никого. У бедной вдовы, добывающей пропитаний продажей зелени, живущей щедротами епископа Павлина, выхватывают из дому и уводят в рабство единственно горячо любимого сына подростка. Мать велела ему спрятаться, заслышав мародеров, но те принялись в отместку за бедность вдовы (у нее просто не нечего было взять) избивать ее... Сыновнее сердце не выдержало: юноша выскочил из убежища и тут же был схвачен довольными гуннами, так как сын вдовы был рослым и красивым. В слезах несчастная мать бросается к епископу Павлинию, моля его освободить сына... Тот спрашивает вдову, словно проверяя уже бывшее ему известно:

·            Что делала ты, чадо, когда в твой дом постучали варвары?

·            О, владыко, мы как раз с сыном молились в слезах перед иконой Пресвятой Богородицы о спасении нашего града, о вразумлении этих дикарей, чтобы они прекратили осквернять храмы, мучить людей и чтобы вас, Владыко, спасла от смерти Наша Владычица Приснодева Мария, покровительница нашего города, так Свирепый повелел отыскать и обезглавить вас... Женщина, не договорив, начинает рыдать, простирая руки к иконе: «Матушка моя Богородица, Владычица Небесная Царица, посмотри на нас, призри на наше смирение, умоли Сына Своего спасти моего сына Теренция, я с радостью отдам за него свою жизнь, но пусть будет воля не моя, но Господа моего Иисуса Христа...

Несчастная вдова, рыдая, входит в дом епископа. Там пусто, нет никакой мебели, только иконы и книги.

–Благослови, Владыко.

–Бог благословит тебя, дочь моя. Скажи мне свое имя!

Вдова: Анна: Владыко, Весь город знает твою щедрость, да воздаст тебе Господь за нее. Умоляю, дай мне выкуп за сына!

Епископ Павлиний: Твой сын в плену?

Анна: Безбожные варвары увели его! Если ты дашь выкуп - я верну моего сына!

Епископ Павлиний: Вчера я видел, как пьяные солдаты волокли куда-то красивого молодого человека. Так это был твой сын?

Анна: Да, да Владыко святый! Это был мой единственный, возлюбленный сын!

Епископ Павлиний (с сокрушением): Но, что же я могу дать тебе, дочь моя? Увы, я так же беден, как и ты и моя епархия разграблена, пасомые уведены в плен...

Будь у меня серебро, я отдал бы его на спасение твоего сына, только знаю, что варвары отберут все и не вернут тебе сына. Повторяю: мне нечего тебе дать.

Оба молчат. Горит свеча и теплится лампада под образами. Полыхает зарево пожара по всему городу, слышен набат.

Святой Павлиний замер, словно прислушиваясь к чему-то. Он склонил голову перед иконой Спасителя и застыл на коленях в горячей молитве. Наконец он вымолвил: «Блаженна ты дочь моя, вера твоя спасет тебя и твоего сына. Мой дом был разграблен, никакого золота у меня более нет, да и не надо... Золото наше – Христос...

Но я как раз имею раба на обмен вместо твоего сына».

Вдова со слезами благодарности возносит молитвы и целует руки Владыки. Внезапно она понимает, что он хочет самого себя добровольно отдать в рабство. Она, рыдая, упрашивает св. Павлиния скрыться в горах, уверяет, что она никогда не примет такой жертвы...

Епископ Павлиний: Дочь моя, перед твоим приходом я молился и читал Евангелие и вдруг увидел как наяву все, что произошло с тобой и твоим отроком. Ты не напрасно молилась, Анна... Ныне я, подражая Господу моему, принесшему Себя в жертву за грех человеков, и взошедшему за нас на крест, постараюсь помочь своей духовной дочери. Я доверяюсь во всем Господу, веруя Его Божественному и благому промыслу. Когда же ты вошла, Господь открыл мне твои помыслы. Вот мой посох. Я готов. Идём, чадо!

Анна: Как можно, Владыко, за вашу голову объявлена награда в сто золотых монет. Вас могут узнать.

Епископ Павлиний: А ты молись прилежнее, милое чадо, и они меня примут в рабы вместо твоего сына. Только и ты должна проявить мужество и самоотвержение.

Анна: Благословите, Владыко. Анна берет благословение. После этого епископ перодевается в рубище, на его шею вдова одевает петлю и ведет его к дворцу Свирепого куда забирают самых красивых и юных рабов...

Во дворце. Звучит музыка, пляшут красивые невольницы. Свирепый – зять Великого Воина постукивает им в такт ногой. Щурит маленькие, без ресниц, свиные глазки. Лоснящаяся физиономия его полна самодовольства и коварства... Дворец поражает нелепой варварской яркостью и роскошью. Варвары и их женщины одеты по-варварски богато. Перед входом во дворец стоит золотой телец, по временам варвары подходят к этому идолу, гладят ему голову, чешут за ухом и шепчут пароль в золотой нос тельца: тогда раздается звук несварения желудка и из его задней части тельца высыпается порция золотых монет, которую собирает очередной привилегированный варвар... Слышатся ругань мужчин и призывные, отвратительные визги женщин... Иногда их перекрывает звук музыки и плясок из дворца, но чаще все перекрывает надрывный, разрывающий душу на части стон рабов...

Снова во дворце. Каменное непроницаемое, лишенное всякой мимики мужественное лицо Великого Воина. Несмотря на его героический вид, всякому слышна тяжёлая со свистом одышка, бросается в глаза желтый нездоровый цвет кожи Великого Воина. Верные слуги, держащие опахало перед князем гуннов и подающие ему поднос и рог с вином прилагают все усилия, чтобы не морщиться от тлетворного запаха, доносящегося изо рта Великого Воина.

Входит неслышно старший слуга Свирепого и что-то докладывает ему тихим голосом. Вдруг неподвижное лицо-маска Великого Воина неожиданно оживляется, он вопросительно смотрит на появившегося зятя. Свирепый, унимая дрожь в коленях, от взгляда Великого, восклицает:

– О, Великий Воин, да будут наши боги милостивы к тебе. Только что нам привели нового раба – искусного садовника. Мой старший садовник проверил его, и выяснилось, что новый раб-садовник достаточно искусен. Хвала Одину, ведь я так люблю острый перец и зелень к шашлыку... Свирепый едва не облизнулся... Но и мы вволю посмеялись: этот садовник пришел в добровольное рабство за своего родственника – сына вдовы. Ее сын молод и силен, потому вместо него я вытолкнул старухе первого попавшегося молодого раба со стертыми в кровь спиной и ногами. Я думал, что она поднимет крик, и тогда обоих погнали бы прочь от дворца бичами... К моему удивлению (старуха, видно, рехнулась с горя) она спокойно приняла этого раба и увела его, как своего сына. Правда она горько плакала. Ах, умора... Дряблый, обвисший живот Свирепого заходил ходуном и затрясся, рот искривился от злобного хохота... Но тут он перехватил взгляд Великого Воина и чуть не пошатнулся, ухватившись за стол. На застывшей маске лица Великого Воина явно запечатлелось глубокое уничтожающее презрение...

Спустя некоторое время в саду Свирепого, зятя Великого Воина, произошла следующая сцена. Епископ в одежде садовника, с рабской веревкой на руке. Мимо вереницей идут пленные рабы, неся на себе тяжелые камни.

Еп. Павлиний, нагнувшись, ухаживает за цветами. Подходит Свирепый. Он одет по-варварски богато, сияя золотым поясом. На поясе – меч в осыпанной алмазами золотой, изукрашенной, но безвкусной рукоятке. Павлин поднимает голову.

Свирепый: Тебе повезло, садовник: твои плоды и душистая зелень пришлись мне по вкусу – и ты не таскаешь камни вместе с этими! Что же ты не благодаришь меня?!

Еп. Павлиний: Мне жаль этих несчастных. Их страдания причиняют мне боль и стыд. Я хотел бы быть с ними! (Среди рабов таскающих камень он узнал своих воспитанников и сделал им знак молчать, но они без того ответили своему отцу понимающим и преданным взглядом. Хуже всего было то, что среди пленных девушек-танцовщиц он узнал Клелию – дочь своей давней, горячо любимой отеческим сердцем, воспитанницы Клавдии, вышедшей замуж за римского центуриона – прекрасного человека, сгинувшего со своим легионом в Британии. Бедняжка рано умерла в тоске по супругу, сына по римским законам забрала сестра Марка, мужа Клавдии, и воспитала язычником, но пятилетнюю Клелию Павлиний увез в Нолан и воспитал сам в вере и правде. Клелия была одна из его лучших воспитанниц. К счастью, он сумел передать девице яд, специально взятый им из дому; по ночам со слезами молился за приемную дочь. «Господь, защититель невинных, не допустит гибели и поругания невинных», – горячо веровал Павлиний Ноланский.

В плену память епископа продолжала свою работу, появилась, по милости Божией, трезвость мысли. Павлиний волновался, безпокоился о судьбе своей воспитанницы юной девы Клелии и горячо молился за нее. Сердце Павлиния подтверждало его духовное предвидение: Клелия останется невредима, ее ждет какая-то удивительная судьба. Душа его откликалась при звуке имени «Клавдий». Но почему он снова и снова вспоминал имя, как будто сам этот загадочный юноша просил молитв святителя. Павлиний уже слышал от своего друга – Патрикия и сотаинника просветителя далекой дикой Ирландии о неком юноше Клавдии, друге его духовного сына Хиллариона. Оба были спасены после того как восставшие под влиянием друидов бритты разгромили римскую крепость в Иске думнониев на юге Британской Галиии. Это нападение случилось ровно за три дня до того, как в Иску прибыл гонец с объявлением о победе Императора Константина над Максенцием, о выводе римских войск из Британии и отзыве всех гарнизонов. Гонцу посчастливилось умчаться от восставших бриттов в суматохе боя, он ускакал незамеченным в Дурин, откуда на всех парах вышло достаточное подкрепление.

Хиллариона Патрикий знал ещё раньше. Это его бывший попутчик на корабле, плывшем к берегам Галлии. Ирландские варвары-кормчий и матросы взбунтовались, позарились на его золотые сестерции и боевое оружие и решили убить его ночью спящего прямо на корабле. Патрикий догадался о их намерениях, случайно подслушав разговор матросов. Смело обратился к хозяину корабля и предложил порядочный выкуп золотом за  жизнь молодого римского гражданина Хиллариона. Дикие ирландцы согласились, так как Патрикий пригрозил им, что пожалуется вождю, которого хорошо знал. Тогда бесстрашный епископ предложил варварам стать их рабом в обмен на жизнь юноши. Последовало согласие, но на самом деле коварные моряки хотели получить двух рабов вместо одного. Внезапно началась страшная буря, корабль затонул, а с ним и вся команда кроме Патрикия и Хиллариона. Позже, когда Патрикий получил назначение на Ирландскую кафедру, и Клавдий и Хилларион стали послушниками в одном из монастырей Ирландии, так как не захотели расстаться со своим учителем – миссионером епископом Патрикием... все это рассказывал ему сам епископ Патрикий. Выходит, Хилларион и Клавдий подружились, – наверняка, это его Клавдий-брат Клелии, да и по описаниям внешности похож на своего отца – отважного воина. Вдруг сердце епископа Павлина радостно забилось: да это же этот тот самый Клавдий Флавий Аквила, сын его воспитанницы Клавдии Гортензии и брат приемной дочери Клелии, о котором он часто горячо молился, прося Господа исторгнуть юношу из идольского нечестия имиже веси путями и привести к Истине и Свету... Как живые в памяти епископа возникли лица Клавдии и ее мужа Флавия Максима Аквилы...

К мрачной действительности епископа вернул голос Свирепого:

– Ты часто задумываешься, неблагодарная скотина. Я приведу тебя в чувство. Поднимает руку с плетью, но внезапно хватается за поясницу. – Так, что ты хотел? Таскать камни? В этом я не могу тебе помочь. Но жалеть пленных? Смешно! Они сами виноваты в своем несчастье. Они были слабы, а наши боги наказывают слабых!

·            Ты хочешь сказать, что ваши боги желают иметь дело только с сильными людьми?

·            Свиперый: Конечно! Человек должен быть достоин богов! Лучшие из людей – герои. В схватке со злыми и коварными духами и полубогами они не щадят себя и потому побеждают. В награду боги даруют им бессмертие. В тяжелые времена люди призывают их, и тогда герои сходят на землю и помогают своему народу одержать победу над врагами...

·            Еп. Павлиний: Из твоих слов я понял, что Боги сами враждуют между собой?! Да еще вовлекают в междоусобные войны человека! – Так вот, для чего вашим богам нужны сильные супергерои!

·            Свирепый: Да, наши предания рассказывают о войнах богов. В этих войнах сражались и герои. Но человек призван сражаться! Только в сражении, в борьбе со злым роком, в презрении к смерти человек становится похожим на бессмертных богов, и сам обретает бессмертие! Разве твои боги не таковы..

·            Еп. Павлиний: В древних летописях вашего народа говорится о всемирном потопе, о праведном Ное и его семье, о спасении праведника Ноя. По строжайшему закону переписчику летописи гуннов нельзя прибавить или исказить ни единого слова, вплоть до смертной казни. Так вот, ваше племя произошло от Иафета – сына Ноя и отца всех европейских народов. В ваших же летописях упоминается о едином Всемогущем Боге, сотворившем свет, небо, землю животных и человека...

·            Свирепый: Ты слишком образован для садовника и что-то скрываешь... Как ты смеешь притворяться! Недаром главный жрец советовал мне поскорее казнить тебя... (Свирепый состоит в тайном сговоре с жрецами, желая поскорее свергнуть Великого Воина и занять его место. При этом он задумал уничтожить и свою жену Гудрун – дочь Великого Воина... Бедная женщина чувствовала его намерение и рыдала по ночам в страхе от своей возможной участи... На ее место уже существовали две или три претендентки.)

Продолжение разговора через несколько дней. Свирепый решил понаблюдать за Павлинием.

·            Свирепый: Скажи, мне, презренный раб, твои боги такие же слабые как ты?

·            Еп. Павлиний: Ты хотел знать о моём Боге, Свирепый. Если богов много: они враждуют. Но мы, христиане, знаем, что Бог один. Он творец всего сущего. В Боге нет вражды и ненависти – Он так любит свое творение, что пошел ради нас на смерть на Кресте. Никто не забыт Богом, а тем более слабые. Сильный надется на себя, а слабый только на Бога. Конечно, люди грешат. И часто грех становится причиной их несчастий, потому что он отдаляет человека от Бога: грешник сам причина своих несчастий.

·            Свирепый: Ну, хватит, продолжишь в тюрьме и для себя одного... Двое дюжих варваров-охранников навалились и уволокли епископа в темницу, нанося по ходу удары бичом. Один из них только делал вид, что бьёт старого садовника Павлиния, которого уже все слуги и охрана дома успели полюбить за достоинство и доброту.

Тюремная камера. На холодном полу на коленях стоит епископ Павлиний. Он забылся после жаркой молитвы ко Господу. В духовной памяти епископа Павлиния возникло дорогое ему лицо, отчего он даже забыл про свои раны и про то, что он брошен в сырую мрачную темницу. Впервые Павлиний познакомился с диаконом Патрикием из Британии у настоятеля монастыря в Оксере (Галлия) – преподобного Германа Оксерского. Увы, нет уже на земле преподобного Германа: братия осиротела, он преставился три года назад; у его могилы совершались удивительные чудотворения. Сотаиннники и собратья по Духу Павлиний и Патрикий истово служили панихиды по усопшему другу, тщательно записывали чудеса по молитвам преп. Герману и у его могилы. В этой деятельности они пытались нащупать и вымолить у Господа возможность общаться с живым другом... Он часто снился им, наполняя души друзей неизреченной радостью о Господе и о блаженстве праведников и святых в райских селениях. Обоим друзьям верилось всей душой и всем сердцем, что духовный отец жив, но только в нездешнем мире. Тогда епископ Павлиний понял, что духовные привязанности гораздо сильнее плотского родства; а, поняв это, в трудных случаях обращался с молитвой к умершему другу. Иногда он явственно ощущал помощь своей супруги - праведницы.

Где же, друг и собрат мой по духовному оружию, Патрикий?

[Святой Патрикий Ирландский родился и вырос в Южной Англии, но два раза был в плену у язычников Ирландии. В сане дьякона он жил в монастыре преподобного Германа Оксерского.]

Год назад в Ирландии.

·            Поздняя весна в Ирландии. Яркое синее небо. Нежные ореховые и ольховые ветки словно пьют кружево небес... На широком, открытом взору со всех сторон поле, на возвышении в центре стоит епископ Патрикий Ирландский. Стайкой, веселым стадом словесных овец вокруг пастыря со всех сторон придвинулся народ. Но вот святитель с неподражаемо доброй, светлой улыбкой нагнулся, сорвал что-то с земли и, обведя собравшихся лучистым взглядом, кивнул им, приглашая послушать. Среди ирландцев, был и вождь племени, у которого много лет назад, будучи юношей, шесть лет томился в плену святой Патрикий, были там и мореплаватели, к которым он попал в плен во второй раз... только теперь в полноте раскрылся ему Всеблагий промысел... Много было вокруг святого крещенных им рукоположенных в диаконы и священники, церковные певцы и монахи, постриженные им. Среди верных были и девы Христовы и отшельницы и диаконисы. Всего год пробыл святой в Ирландии – и Бог дал ему столько чад.

Солнышко ласково припекало собравшихся и вдруг на глазах всех ирландцев весело заиграло огненным барашком в Божием небе, словно взапуски подныривая под кудрявые белые облачки...

Приглушенный гомон и гул толпы походил в силу определенной акустики этого места (на лугу был огромный валун, как видно оставшийся со времен потопа, а к западу простиралась горная гряда) на блеяние стада овец... Патрикий Ирландский тихо улыбнулся: он узнал этот характерный гул, этот голос ирландского народа, впервые достигший его ушей мистическим образом из свитка пергамента с письмом из Ирландии... Это чудо произошло с ним уже в пору его диаконства...

 «И тогда мне было видение, – пишет св. Патрикий, – Человек по имени Викторикус, пришел из Ирландии с множеством писем, и он дал мне одно из них. И я прочел его первую строчку, которая гласила: «Голос ирландцев»; и пока я читал начало письма, мне показалось, что я услышал их голоса, они были тех из Волкатских лесов, которые находятся около Западного моря, и они так единогласно взывали ко мне: «Мы просим тебя, юноша, прииди и ходи среди нас опять...» И я тужил в сердце своем и не мог дальше читать, и тут я проснулся. Слава Богу, после всех этих многих лет Господь услышал их вопль и исполнил их желание.

В другую ночь, в теле ли не знаю или вне тела, Бог знает, они меня опять звали, но слов их я не разбирал, кроме конца молитвы, в которой Господь мне сказал: «Тот, который отдал свою жизнь за тебя, Тот говорит в тебе сейчас». И тут же проснулся, исполненный великой радости. И опять я ощущал Духа, молящимся во мне и слышал его свыше, т. е., а сам я был в теле и слышал, Его свыше, то есть над внутренним человеком и там он молился с воздыханиями. И все это время я был в изумлении и дивился и размышлял в себе: «Кто это молится во мне?» Окончив молитву, Он обратился ко мне, сказав, что Он – Дух, и тут я вспомнил слова апостола: «Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших: ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим.8, 26)».

Святитель Патрикий мысленно обратился к Богу с горячей молитвой о своих новообращенных пасомых и духовных чадах. Когда выдавалось свободное время, он садился на свое жесткое ложе, брал перо, разворачивал заветный пергамент и, повинуясь переполняющему его чувству любви и благодарность к Спасителю и Господу нашему Иисусу Христу... Этот духовный труд назывался «Наперсник» (на латинском «Лорики»)... На этих страницах отражался отблеск его поющего сердца: «Христос посреди нас,

Христос в эфире, разлитом вокруг меня,

Христос в глазах людей, смотрящих на меня,

Христос в моем дыхании

И в моей любви к Богу...»

Нежно звенела небесная мелодия, духом водимый и Ангелом-хранителем укрепляемый, извлекал из своего сердца звуки поэт, сокровенно прислушиваясь к струнам своей души. Именно о таком состоянии со времен псалмопевца Давида грезят поэты и таком прикосновении к любви Божией жарко и вдохновенно молят:

«В одну любовь мы все сольёмся вскоре, что не вмместят земные берега...» (Ф. И. Тютчев).

Святитель Патрикий отверз уста и начал говорить со своими пасомыми. Послышался ласковый голос, насыщающий, утоляющий жажду истины и дающий силы жить, казалось, что где-то они уже слышали этот ласковый голос, так похожий на голос матери, но еще лучше, совершенней:

·            Возлюбленные мои чада, отцы, братья и сестры... Вы все видите этот листочек клевера. Он повсюду растет на нашем изумрудном острове... У него три листа, так и наш христианский Бог – Троица трехсоставен. Словно три листа клевера: Отец, Сын Святой дух... Три эти листка соединены в одном основании, так и Бог наш трехсоставен и Един в Троице покланяемый.

·            Толпа заволновалась и расступилась: из нее выступили два римских воина. Покрытые слоем пыли, утомленным долгим путешеествием, они прокладывали себе дорогу к проповеднику. И вдруг Клавдий Флавий Аквила (а это был именно он) упал на землю, закрыв глаза руками... Его спутник в это время, не обратив внимания на Клавдия, продвинулся вперед и, широко улыбаясь, делал приветственные римские жесты, как возможно более почтительнее... Наконец, он добрался до учителя:

·            Салют моему спасителю, – приветствовал Патрикия Клавдий. Патрикий ласково обнял подошедшего юношу.

Вместо ответа Сципион бросился приводить в чувство лежащего на земле без движения Клавдия, над которым уже хлопотали туземцы... Клавдий понемногу приходил в себя: он прибыл на остров по приказу Максимина арестовать и привести под стражей в Рим преступника-христианина Патрикия, проповедающего против римских богов. Несмотря на то, что епископ Патрикий спас жизнь римского воина язычников-ирландцев пощадить юного Клавдия. Максимин и Ликиний выслушали донесение Сципиона и Клавдия. Даже то, что Патрикий дважды спас жизнь римским воинам: первый раз на корабле от ирландцев, а второй вместе с Клавдием от восставших бриттов. Было это нелегко, ведь бритты считали обоих римлян своей военной добычей. Не зная жалости, они истязали Квинта Хиллариона и свою принцессу Боудицию, посчитав ее предательницей; так что оба умерли от ран после пыток, но смерть среди друзей на руках у Патрикия и Клавдия была легче, чем расставание с жизнью в пытках среди бриттов-варваров и ухмыляющегося друида. Перед смертью оба пожелали креститься.

Клавдий долго боролся в душе, он присягал Римскому закону и именно теперь не мог нарушить повеление Сената преследовать христиан. Из-под колесницы Карадока Клавдий выбрался только потому, что его спас верный раб Сципион, накрыв собой господина. Клавдий попал в плен вместе со Сципионом. В деревне бриттов, где пригодились его медицинские знания: он лечил варварам глазные болезни. Те почувствовали к своему врачу такое доверие, что показали Клавдию своего нового идола – бывшего римского орла – ордена девятого легиона. На шее орла висел на цепочке браслет с зеленым камнем изумрудом – родное по воспоминаниям об отце. Клавдий со Сципионом захватили орла и кольцо и бежали. Три дня им пришлось сидеть в засаде. Приходилось прятаться от охотничьих собак бриттов в реке и дышать через соломинку, лежа в водорослях у берега. Углубляться в заводь было опасно из-за мощных и цепких корней белых лилий: они способны намертво опутать ноги неосторожного пловца. Через месяц варвары настигли и схватили их и повели к друиду для решения участи пленников-похитителей идола. Тот распорядился отвезти их для принесения человеческой жертвы из них же самих в Ирландию. Дальше все было как во сне. Клавдию связали веревкой горло, но тут появившийся благородного вида пожилой человек заставил мучителей освободить Клавдия и Сципиона, горячо спорил с бриттами, которые привезли пленников... Бриты с недовольными лицами, окруженные кольцом из друзей этого нежданного избавителя ретировались, сели в лодку и поплыли восвояси, а наши пленники поправились и вскоре без помех отбыли в Рим. Специальным указом Сената рабу македонянину Сципиону за спасение жизни командира и господина даровалась свобода и римское гражданство. Увы, узнав о Патрикие, их спасителе, сенат языческого императора Запада Максимина[6] убедил Клавдия, что это опасный колдун-преступник. Клавдий отказывался верить сенату, но его так искусно убеждали, что долг выше всего. Странным ему показалось лишь то, что Хилларион сам вызвался ехать с ним, чтобы схватить Павлиния... В дороге душа Клавдия словно раздваивалась: его мать – он хорошо помнил это – была христианкой: в раннем детстве он слышал от нее о Спасителе Иисусе Христе. О, если бы обожаемая мама была с ним. Как легко было бы обо всем спросить у ней. По дороге Хилларион много рассказывал ему о Патрикие. Но Клавдий пересилил свое чувство справедливости и мысленно призвал себя к порядку и дисциплине. На порядке и дисциплине веками держался Рим. Он твердо решил, несмотря на почтительное отношение друга Хиллариона к епископу, взять того под стражу и конвоировать в Дурин этого Патрикия, как преступника, злоумышленника против великого Рима. Впервые поручение Сената выполнялось им против совести. Ноги подгибались, как ватные... Теплилась слабая надежда, что он сможет убедить Сенат Максимина в полной невиновности епископа Патрикия и ходатайствовать о его награде за спасение двух римских командиров. Но его друг и названный брат Хилларион пустился в это путешествие лишь с одной целью: предупредить своего спасителя Патрикия и дать ему возможность бежать от жестокой расправы, ожидавшей любого христианина на востоке империи.

Но твердое решение Клавдия разбилось об истинный камень веры. Но едва Клавдий ступил на берег, ему наяву явился светозарный грозный ангел с мечом... Когда он потерял сознание и ослеп, ангел велел его просить прощения и исцеления у святого Патрикия. Так Клавдий и поступил. Да и сам он вспомнил своего погибшего друга Хиллариона, который запретил Клавдию причинять какое-либо зло епископу Патрикию, если Клавдий останется жив. Это и рассказал он немного позже в келии святителя Патрикия, отдыхая и приходя в себя после пережитого потрясения на аскетическом ложе епископа... Святой Патрикий был дружен с его пропавшим в Британии отцом в их общем плену и присутствовал при последнем воздыхании Максима Флавия Аквилы – командира девятого Испанского легиона... Патрикий рассказал сгорающему от стыда Клавдию, что он пытался спасти отца Клавдия – Флавия, с которым был вместе в плену, когда того привезли в Ирландию к главному друиду, у которого и был в плену в то время Патрикий. Но отец Клавдий храбрый командир легиона Флавий Маским был уже измучен пытками и предал свою душу Господу.]

Но вернемся в тюрьму, где был заключен епископ Павлиний. Павлиний попытался заснуть: но, что это за необыкновенный сон!

Внезапно к Свирепому подошел тюремщик: Мой господин, раб-садовник требует, чтобы ты пришел к нему в тюрьму... говорит, что уверен, что-то опасное случится во дворце... Раздраженный этими нелепыми, по его мнению, притязаниями, Свирепый ускорил шаги...

Камера, едва освещаемая тусклым светом. Епископ Павлиний, осеняя себя крестным знамением, становится на колени...

Входит Свирепый: — Я не похож на твоего Бога, не собираюсь тебя жалеть, не жди пощады!

Павлиний: — Моя жизнь в твоих руках, но ты не в силах сотворить более, чем тебе отпущено от Бога... Но прошу тебя, отведи меня к Великому Воину.

Свирепый: — Ты слабый, и боги накажут тебя за это.

Еп. Павлиний: — Если бы не грехи, то ты бы сейчас услышал меня. Ты по своей злой воле отворачиваешься от Источника Жизни и любви, который в Боге. Грешник задыхается в мире ненависти, который создает вокруг себя, но Господь жалеет грешного человека и хочет его спасти. Не наказать, а спасти!

Свирепый: — Спасти? Зачем твой Бог хочет спасти недостойных и множить слабых?!

Еп. Паулин — Потому, что Творец любит каждого человека пришедшего в мир. А «слабых» по нашим понятиям он делает сильными, если они идут за Ним. Только в любви к Богу истинная сила человека. И те, которых ты называешь «слабыми», оказываются сильнее твоих героев! Я думаю, ты видел это.

Свирепый: — Да... Я видел, как упорны христиане в своей вере, даже перед лицом смерти. Но ты удивляешь меня! Боги грозны, коварны, ревнивы; они требуют жертв от людей. Но чтобы боги любили?!?

·            Еп. Павлиний: — Бог не ищет жертвы. Он любит и ждет ответной любви человека, которого сотворил. Любви и молитвы! И мы, грешные, надеемся на любовь и милосердие Божие, особенно в наш последний час, когда надлежит нам ответить за все земные дела и предстать перед Ним на Суд.

·            Свирепый: — Ага! Вот чего вы боитесь! Заслуженной кары за ваши мелкие грешки! Вы и в самом деле слабы и малодушны! Вы надеетесь на прощение и не можете без страха, с достоинством принять наказание.

·            — О каком наказании ты говоришь? В ваших летописях, я ведь хорошо понимаю руны – ваши буквы, и там точно сказано, что из-за прародителей Адама и Евы человек наказан изгнананием из рая, но придет Искупитель и на кресте искупит все грехи человечества. Меньше всего христианин боится быть слабым рядом с Возлюбленным Богом, ибо где человек слаб, Бог силен. Те же, кто любит Бога, боятся только одного – оскорбить Его своими грехами. Однако Бог никого не принуждает любить Его из страха нааказания, для того Он и сотворил человека со свободной волей. Нет! Каждый человек волен обратиться к Богу. Он ждет всех. Но не все делают такой выбор.

·            — Свирепый: (Затянутый в жилет и юбку-пояс из крокодиловой кожи, Свирепый позвякивает золотыми браслетами и ошейниками-цепями. На его лоснящейся физиономии не отражается ничего, кроме адской злобы, коварства и малодушного шкурничества; но один из гуннов-стражников незаметно придвинулся поближе, чтобы лучше слышать все, что говорит Павлиний. Напротив, на благородном, открытом лице гунна изображается живой интерес и благоговение перед словами епископа): Что ты мелешь? Какой выбор мог сделать сын вдовы, когда я встал на его пути, подобно злому року? Ведь он остался в плену, а вдове вывели худшего раба, который больше не мог работать и попался мне на глаза... А! Ты хочешь спросить, зачем я это сделал? Да потому, что я единовластно распоряжаюсь здесь судьбами, а не ваш Бог!!! И мне хотелось посмотреть, как вдова поступит. К моему удивлению и огорчению она вместо того, чтобы скандалить, плакать и требовать своего, ушла с этим чужим рабом! Так, где же справедливость!

·            Еп. Павлиний: — Вот видишь!? Вдова сделала свой выбор. И твой плохой поступок помог ей совершить хороший! А милосердный Господь освободит в свое время тысячи пленных рабов христиан и ее сына. Скажу тебе больше: тысячи пленных рабов-христиан сейчас молятся о вас – своих поработителях. И против этой соборной молитвы у вас нет оружия!

·            Свирепый: — Вы, что же призываете своих богов отомстить нам по полной программе? В натуре, как ты осмелился мне это говорить, ведь стоит мне шевельнуть...

·            Еп. Павлиний: — Извилиной, и ты поймешь, что христиане никогда не мстят! Наоборот, мы просим Бога быть милосердным к вам, просветить вас и смягчить ваши сердца. Наша молитва – молитва любви и прощения... А любовь пообеждает все! Потому что Бог есть любовь.

·            Свирепый (Про себя огорчен и озлоблен неудачей с юной рабыней-танцовщицей Клелией, которую задумал лишить чести, но был вдруг страшно ударен по лбу неожиданно открытой своим же телохранителем, искавшим его, дверью, облицованной мрамором с серебром. Дверь была потайная, никто не знал о ней, кроме Великого Воина и самого Свирепого... Тягостные думы подступили и засосали под ложечкой у Свирепого: неужели великий Воин прознал, что он тайно велел массажисту втирать правителю гуннов смертельный яд, обнаружить присутствие которого было трудно; да и хитроумен же тот раб-массажист, получивший хорошую награду... Вот, так и есть, ведь он открыл рабу-массажисту Великого Воина тайну потайной двери, следуя подготовленному и разработанныму им, Свирепым, плану ликвидации Великого Воина. Этот хрыч-властелин у меня как бельмо в глазу! Эх, скорее бы подействовал яд, угнетающий его организм... Но верховный жрец недавно гадал и растолковал ему, что все будет в его, Свирепого, руках... Однако, он просил отдать им садовника... Но и жрец не получит от него ничего! Никто не смеет ослушаться Великого Свирепого!): — Ты мудр и искусен в споре. Но ты лукавишь: вы ищете все той же победы, пусть и своим нелепым способом. И ты очень рискуешь, говоря о соборной молитве рабов! (Уходит вглубь сада...)

Епископ Павлиний: — Постой, мне нужно сообщить тебе... Свирепый уходит. Ночью с ног Павлиния спадают оковы. Епископ беспрепятственно проходит мимо спящего тюремщика и остается один в саду. Ночь. На небе появляются яркие зведы.

·            Еп. Павлиний становится на колени, осеняет себя крестным знамением, молча молится в тишине сада. По временам по его щекам пробегают капли слез... Под утро он возвращается в тюрьму и долго говорит о чем-то с тюремщиком, отечески кладя тому руку на плечо. Предыдущий сон Павлиния повторился в саду, и он убежден, что пришло время действовать, чтобы спасти свою паству...

·            То же утро. На ступенях дворца Великого Воина стоят его зять Свирепый и епископ Павлиний Ноланский.

·            Еп. Павлиний: — Господин не прогневайся, что я упросил тюремщика нарушить твой покой и вывести меня из камеры, куда ты меня заточил. Не прогневайся, выслушай меня.

·            Свирепый: — Говори!

·            Еп. Павлиний: — Вчера я молился после твоего ухода, и мне было открыто, что скоро Великий воин умрет.

·            Свирепый: — Так говорил «Любящий» Бог?! Он хватает епископа за грудки, но одновременно на его лице появляется плохо скрываемое выражение самодовольства и жестокой радости. Уж не колдовал ли ты против Великого Воина?

·            Еп. Павлиний: — Христиане не колдуют: это большой грех.

·            Свирепый: — Ты лжешь! Боги иногда открывают будущее, но только жрецам и колдунам. Кто ты?

·            Еп. Павлиний: — Я твой раб, которого ты взял вместо сына вдовы.

·            Свирепый: — Я не верю тебе, ты не тот за кого, ты выдаешь себя. Ты не простак и даже не искусный садовник. Я понимаю толк в рабах. Да и ученость твоя обличает тебя. Признайся, кто ты? (С холодной угрозой). В любом случае ты будешь наказан за ложь. А может ты вражеский шпион? Что ж, я не скрою от Великого Воина твоих снов! Великий Воин призовет жрецов, и они расскажут ему правду о твоих откровениях. Но горе тебе, если что-то затеял против меня и Великого Воина! Тогда я прикажу казнить тебя. Приготовься! А теперь ступай. Прочь в свою темницу!

Еп. Павлиний уходит. Свирепый несколько мгновений стоит, обдумывая слова садовника, но вот на лице его снова мелькнула злобная радость и откровенная низость...

Он поворачивается и быстро идет во дворец Великого Воина. Покои Великого Воина, освещенные только колеблющимися отблесками огня в очаге.

Возле очага, спиной к зрителям сидит Великий Воин.

Входит Свирепый, молча кланяется Великому Воину, гремя при этом поклоне мечом.

Великий Воин не оборачивается.

·            Свирепый (осторожно подходит к неподвижно сидящему Великому Воину и заглядывает ему в лицо): Да хранят тебя боги, Великий Воин! Твой зять приветствует тебя!

·            Великий Воин: (медленно поворачивая голову к зятю; лицо его лишено мимики) И тебя пусть хранят боги, мой зять. (Указывает рукой на скамью у очага, предлагая гостю сесть). Великий Воин с трудом смотрит на Свирепого. Я решил отдать под твой надзор новые земли, которые мы завоевали. Я стар, и мне трудно управлять всеми владениями моего царства. Есть люди и получше тебя, но все таки ты муж моей дочери. Но я вижу, ты не рад. Что смущает тебя, говори!!!

·            Свирепый: Я рад, что Великий Воин доверяет мне. (Пауза) Долг солдата и сыновний долг понуждают меня говорить то, о чем я хотел бы молчать. (Исхитряется) Благоволи же выслушать меня, владыка.

·            Великий воин молча кивает.

·            — У нас в плену оказался сын одной вдовы из Нолана. Спустя несколько дней женщина явилась к воротам твоего дворца и привела с собой старика, о котором сказала, что он ее раб. Женщина предложила обменять этого раба на своего сына. Раб назвался садовником. Я взял старика. По-моему приказу вместо сына вдовы ей вытолкнули больного негодного молодого раба, который попался на глаза. Я думал, что женщина станет кричать и требовать выдачи своего сына, но она ушла с молодым рабом.

Великий Воин, до сих пор смотревший на огонь, поворачивается к Свирепому, но ничего не говорит. Его глаза сверкнули в всполохах огня. Небольшая пауза.

Свирепый: — Старый раб стал хорошим садовником. Он всегда подаёт свежую, благоуханную зелень к моему столу. Как-то раз, заговорив с ним в саду, я обнаружил в нем большую ученость. С тех пор мы часто беседовали с ним, правда, он мне порядком уже надоел своими россказнями, так что я посадил его в тюрьму. (С осторожностью) И вот сегодня утром этот наглый садовник признался мне, что он истово молился и получил от своего Бога откровение о твоей скорой смерти, о, Великий Воин.

Великий Воин (молчит некоторое время, потом поднимает строгий взгляд на своего зятя и говорит сдавленным голосом):

 — Когда раб сказал тебе это?

Свирепый: — Вчера.

Великий воин (властно): — Я хочу видеть этого человека!

Свирепый: — Я могу приказать ему доставить свежую зелень к твоему столу. Но, кто знает, что замышляет этот садовник? Не лучше ли позвать главного жреца, чтобы он растолковал тебе его откровения. Созови совет жрецов!

Великий Воин (слегка усмехнувшись): Я должен говорить с ним лично! Наедине, понимаешь, ты, ничтожество. Своим обманом ты мог навлечь гнев их Бога. Иди. И да будет так!

Свирепый (уходит в смятении).

Великий Воин (остается сидеть, глубоко задумавшись).

Всполохи огня и тревожные тени по стенам. Неясные звуки, вдруг раздается удар гонга.

Сон Великого Воина. Входят судьи, будто сквозь стены. Среди них – епископ Павлиний. Он молча указывает на меч, который Великий воин сжимает в руке. Судьи отбирают меч. Великий Воин, лишенный меча, падает на колени пред судьями. Епископ Павлиний приговаривает Великого Воина к смерти. Великий Воин падает замертво на землю.

Следующая сцена

Варварски-роскошные палаты Великого Воина. Царский обед. Великий Воин – во главе стола на троне. Одесную его – Свирепый. За длинным столом воины и другие приближенные. У каждого на коленях лежит меч в ножнах. Пьют из рогов. По периметру стен стоят вооруженные стражники: Свирепый распорядился об усиленной охране, опасаясь садовника-раба.

Танец пленных девушек сопровождается барабаном, бубном и флейтой.

Входит садовник (епископ Павлиний) с благоуханной зеленью.

Великий Воин (овладев собой, негромко обращается к садовнику):

Подойди!

Садовник подходит на три шага к Великому Воину и останавливается, так как стражники делают предупреждающее движение мечами.

Со двора доносится звук заунывного музыкального инструмента. Внезапно его перекрывает глухой звук барабана. Казалось, что это сама судьба ударила и вызвала этот тревожный гул...

Великий Воин: Повтори мне то, что ты рассказывал твоему господину!

Еп. Павлиний: Ночью в саду во время молитвы мне было откровение... (говорит тихо, так, чтобы никто не слышал, кроме Великого Воина)

Снова вдалеке замирают тревожные звуки барабана.

Вождь гуннов и Павлиний уединяются.

Великий Воин усталым, тихим голосом: Так был сон?

Епископ Павлиний: Нет, повелитель. Сначала это был сон, а во второй раз я видел все наяву. Я молился и не спал. Господь показал мне...

Великий Воин: (перебивая, с тоской в голосе): Ты пришел судить меня! Ты просил своего Бога, чтобы Он проклял меня? Нынешней ночью я видел во сне, как меня привели в судилище, обвинили в жестокости, отняли у меня бич и осудили на смерть. И ты был среди осудивших меня: я узнал тебя! Кто ты?!

Еп. Павлиний: Нет, повелитель, я не судья тебе. Ты владычествуешь над народами. И судить тебя будет Тот, кто владычествует над тобой!

Вел. Воин: А ты? Кем все же был ты на своей родине? Отвечай! Твоя жизнь в моей власти!

Еп. Павлиний: И моя и твоя жизнь во власти Бога. Не солгу тебе: я высокопреосвященный Павлиний — епископ Ноланский.

Вел. Воин: (После долгой паузы, обдумывая слова епископа): Зачем же ты выдавал себя за раба?

Еп. Павалиний: Мне нечем было помочь бедной вдове, кроме как отдать себя за ее сына.

Вел. Воин: Ты безумен?!

Еп. Павлиний: Не более, чем Тот, Кто пожертвовал собой ради спасения грешников на земле! Он говорил, что нет больше той любви, чем у того, кто положит душу за ближнего своего...

— Кто сказал это?

— Наш милосердный Спаситель – Господь Иисус Христос!

Великий Воин (с печальной иронией): И судить меня будет Он, не так ли ты думаешь?!

Еп. Павлиний: Да. Тебе будет дано увидеть всю твою жестокость, всю невинную кровь, которую ты пролил. И рядом с ними будет стоять Тот, Кто пролил Свою драгоценную кровь за тебя! Когда ты узнаешь это, ты осудишь себя сам. В твоем сне Спаситель предупреждает тебя о грядущем Суде и надеется на твое раскаяние.

Вел. Воин: Раскаяние... Это верно, что я принес много зла своим врагам – христианам. Я был врагом их Бога. Скажи, Он ждет раскаяния своего врага?! Он мог бы внезапно поразить его!

Еп. Павлиний: Бог не хочет смерти грешника, но, его обращения и, если закоренелый бандит и убийца, страшный грешник, убийца и разбойник и даже прелюбодей обратится и покается искренне, то будет жив вечно! Милосердие Божие безгранично!

Вел. Воин: Впервые я слышу от врага своего вместо слов ненависти и проклятий слова глубокой мудрости... Ты тронул мое сердце, старик. Я хотел бы оказать тебе благодеяние и отпустить с честью. (Голос Великого Воина дрожит, его породистое лицо принимает выражение раскаяния.)

Еп. Паулин: Знаешь, Великий Воин, ты мудр и достиг возраста понимания; ты умный повелитель. Ты должен знать, что всему положен предел. Как садовник посекает неплодное дерево и бросает в огогнь; так суд Божий постигает и поражает нераскаянного грешника. Бог наш, яко преблагий и человеколюбивый, ожидает от грешника покаяния и долготерпит ему; но когда видит, что он в нераскаянии живет; и нет конца его злодеяниям, как нет надежды на исправление и как жил, так и будет жить раздражающий Господа, тогда Праведный Судия Своим судом посекает его и в вечный огнь ввергает.

Великий Воин: Покажи мне примеры этого. Сердце мое трепещет от твоих слов.

Епископ Павлиний: Примеров много: люди, жившие до потопа, содолмляне, фараон, сын Соломона Авессалом и весь народ Израильский.

Великий Воин: Ты сказал Авессалом. Я слышал онем от пленных певцов-гусляров. Если бы ты знал, как я страшусь неблагодарного сына. И про потоп я слышал и про Ноя из этих песен, которые пели мне слепые певцы во время моей болезни. Скажи, добрый человек, ты знаешь, что будет со мною. Скоро я умру? Знаю, и это тяготит мою душу: со мной погибнет мое царство. Скажи, какое благодеяние я могу оказать тебе, чтобы загладить мою страшную вину перед твоим Богом. Я узнал о Нем от тебя и искренне желаю покаяться.

Епископ Павлиний: Одно благодеяние можешь оказать ты мне: отпусти на родину всех пленных моих сограждан! Тогда за тебя будет молиться весь мой народ, потому что, когда люди вновь увидят своих близких, они забудут все зло, которое ты причинил им. И ты найдешь покой душе твоей.

Великий Воин: (с глубокой печалью и сердечным сокрушением): Ты заботишься о моей душе, христианин?!

Великий Воин (громким, властным голосом): Я отпускаю этого человека – епископа Ноланского и с ним всех его пленных сограждан! Раздается удар гонга.

Присутствующие на трапезе во дворце недоуменно переглядываются. Физиономию главного жреца исказила злобная гримаса. Свирепый резко поворачивается к вождю, рука его скользит к кинжалу, но он овладевает собой и, инсценируя покорность, склоняет голову перед Великим Воином. Эта мнимая покорность тяготит его подлую душу. Свирепый чувствует запах власти, он пьянит его, вызывая жажду все новой крови...

Великий Воин долго молчит, закрыв глаза. Он устал от болезни, пресыщен властью и потрясен до глубины души словами епископа. Внезапно он приподнимается и зовет слабым голосом:

Я верю в Христа и желаю стать христианином. Я желаю креститься, верните епископа Павлиния. Немедленно, слышите!

Со спины к нему неслышно подкрадывается главный жрец и душит вождя гуннов железной цепью. Свирепый приказывает музыкантам играть еще громче.

Глава последняя. Всего один шаг.

Великий Воин отпустил всех рабов. Свирепый спрятал Клелию и обманул Павлиния, что ей удалось бежать на другом корабле. Епископ сомневается, но поручает все воле Божией. В это время тело Великого Воина лежит в его покое во дворце. Свирепый приходит в покои, где томится Клелия, плененная им. Он пытается дотронуться до девушки. Клелия воздевает руки и молится: «Господи, Ты – защитник невинных и сирот!». Вдруг Свирепый застывает от ужаса: перед ним стоит вставший из гроба Великий Воин. Он обводит горящим взглядом Свирепого и произносит угрожающе: «Ты не даешь мне покоя! Отпусти Христову деву!» слышатся звуки осады, и в помещение врываются Клавдий и Хилларион. Клавдий сражается со Свирепым. Тот падает раненый. Но неожиданно Свирепый открывает глаза и бросает нож в спину Клавдию. Клавдий тяжело ранен и падает, увлекая за собой Свирепого. Свирепый, хрипя, умирает. Его глаза отвратительно выпучены, синий, искусанный язык торчит наружу изо рта.

На Родине. Счастливые пленные вернулись домой.

Еп. Павлиний: Pax vobiscum!

В толпе благодарных своему пастырю христиан и вдова Анна с приемным и родным сыновьями:

Laudetur Iesus Christus! (Возблагодарим Господа Иисуса Христа!)

Еп. Павлиний:

-Et in saecula saeculorum!

-Libera nos, Domine ab omnibus malis!

-Benedicat vos omnipotens Deus: Pater et Filius et Spiritus Sanctus!

Народ едиными устами: Amen!

Хилларион и Клелия привозят раненого Клавдия в Нолан. Клелия самоотверженно ухаживает за вновь обретенным братом. Промыслом Божиим он выдерживает духовный бой с главным жрецом Руллом за душу Великого Воина.

 

«Лютенция-Рома-Рутения»

Глава 1 Рулл и его племянник

Одутловатое с мелкими хищными чертами лицо-маска Рулла-сообщника убийства Свирепым Великого Воина (Рулл добавлял в пищу опасный, постепенно разрушающий организм, яд в пищу вождя) было до странности похожим на физиономию его племянника Погануса. Вот, только у Погануса общее выражение было более тупым и пустым. После прибытия в Нолан Рулл строил козни св. Павлинию, для чего притворно соделался оглашенным и прикинулся любящим Христианство. Этого не потерпела справедливость Божия, и Рулл умер в страшных муках от разрыва живота накануне уже назначенного крещения. Св. Павлиний, впрочем, был извещен Святым Духом о лукавстве подлеца Рулла. Племянник Рулла – Поганус, очевидец его лютой смерти ожесточился, и в его злое сердце вошел дух сатанинской злобы. Поганус поклялся отомстить любыми путями. Одержимый злобным духом, Рулл не отдавал отчета своим действиям, не пытался справиться со своей гнусностью. Он отлично знал, христиане – не колдуны, что епископ Павлиний также не колдует и не причастен к смерти дяди Рулла; но ведь еще ранее Поганус принес клятву под руководством жреца-дяди, бесовский обряд увлек его и отнял способность к сопротивлению... Всей своей подлой душонкой он намеренно ненавидел христиан и сознательно стремился делать им зло. Сказалась и сильнейшая природная страсть к деньгам. Сребролюбие вползло как змея в сердце Погануса, иссушая его. Худосочный юноша изнывал от бессильной злобы и во сне считал золотые монеты. Однажды глубокой ночью кто-то поскреб когтями дверь его комнаты. Удивленный своей прытью, Поганус вскочил со своего роскошного ложа (все богатства и золото, вывезенные дядей достались ему, как наследнику), открыл дверь и – застыл на пороге... Перед ним стояла и тяжело дышала тлетворным дыханием лисица с кровавой пеной у рта. Появление паршивой Лисы, явно не укладывалось в порядок вещей. «Бешенная…» ,– с испугом подумал Поганус. Спина его покрылась липким потом. Но лисица, роняя мерзкие, дурно пахнущие хлопья пены из пасти, вдруг еще больше изумила Погануса, вдруг тявкнув, а потом заговоря хриплым злым голосом: «Что встал, дубина? Не узнаешь, идиот? Это я Коротикус!» Лиса харкнула ис плюнула чем-то вонючим.

Тьфу, погань! – подумал Поганус. Коротикус– приятель дяди Рулла, часто бывал у них в гостях во времена, когда гуннами негласно правил Свирепый вместо больного Великого Воина. Эх! Бедняга Свирепый не ко времени ты помер жуткой смертью, не успел даже сказать, где спрятаны сокровища. Сначала дядя верховный жрец Рулл был даже доволен, что все перемёрли, но вскоре и его самого казнил взбунтовавшийся народ. Гунны отлично знали, кто роскошествовал во дворце и развращал их сыновей и дочерей. Но все это было так давно, а откуда теперь эта лиса и почему это она говорит человечесикм голосом? Остолбеневший Поганус не сказал ничего, а только посторонился перед гадкой лисой... «Повезло однако, что эта мерзкая тварь пришла вовремя... Впрочем, все равно надо следить, чтобы в гарем не забежала... (Поганус как-раз ожидал пополнения от одной рабыни...)

—                            Меня заколдовал Патрикий Ирландский, а его священник Илларион еще и поддал ногой – злые огоньки заходили в глазенках и исказили лисью морду и без того зловещую...

—                            Через час «свои по неволе» составили план действий... Лиса – бывший вождь Коротикус, пострадавший из-за гордыни разведал, что христиане Нолана отправляют в Скифию, к славянам посланцев-миссионеров. Нужно затесаться к ним и навредить, предав их в руки князей-славян лютых язычников. Город, куда они едут с каким-то ответственным поручением, зовется «Кий» и стоит на реке Борисфен или Танаис, как называют ее греки и ромеи...

—                            Зачем же так далеко тащиться ... Эх, и хочется же мне перешлёпать этих христиан вместе с их Павлинием еще здесь в Нолане. Ведь я – потомок великого жреца Рулла: воцарюсь, а если ты поможешь мне в этом, отшпионишь, то и тебя расколдуют по моему приказу... Понял, ты лиса паршивая, делай, что я тебе говорю...

—                            Не получится, ты слишком глуп. Попадёшься мигом, спустят шкуру и башку отрубят по законам царя ромеев Константина. И потом, какая лиса душит кур в окрестных курятниках... Так и до норы доберутся... так, что слушайся, а не то есть шанс, что сам превратишься в лису, только в чучело прости, дурень...

Ударил колокол к заутрене, и злобная лисица с мерзким Поганусом замолкли...

СБОРЫ В СКИФИЮ

К сожалению, попущением Божиим, Поганусу удалось обольстить христиан общины, убедить их, что он – племянник несчастного Рулла (вот, бедняжка!) и круглый сиротка, нуждается в особой защите... Да и намерения его хорошие... Побыть с христианами, узнать больше о вере, т.е. катехизироваться... А там и крещение не за горами... И вот назначен день выезда Погануса с его ручной лисичкой вместе. Только вот Михаилу (любимому ученику святителя Павлиния), да и его близкому духовному другу Клавдию Аквиле не нравился, сильно не внушал доверия Поганус... да и ручная лиса была мерзкая. Кого то она очень сильно напоминала.

Выезд задержался из-за скорбного события: преставился святитель Павлиний... Безутешный город Нолан месяц оплакивал учителя и предстоятеля – своего святого. Тело святого стояло открытым для прощания чад – всех жителей епархии ровно неделю, от тела явно ощущалось тонкое благоухание, и у гроба совершались чудеса...

Время шло и наступил день, когда нужно выезжать в дорогу в далекую языческую Скифию за послушание почившему учителю, он так хотел этого и всех успел благословить на этот трудный путь, кроме стойко избегавшего святителя Павлиния Погануса. Прятался Поганус и от святителя Патрикия Ирландского. Впрочем тот почил о Господе вслед за своим духовным другом.

—Салют! Радуйтесь о Господе, братья и сестры! Теперь, Божия слава умножилась в нашем Нолане!!! По возвращении на Родину мы будем отмечать прославление двух святых нашего славного города святителя Павлиния и праведной его супруги Клариссы...

Итак, утром 25 июня группа христиан-посланцев выступила в путь. Клавдий еще раньше был благословлён святителем Павлинием проповедовать в далеком Кие, стоящем на реке Танаисе.

ПИСЬМО

Теплым летним вечером после молебна о благополучном путешествии и Михаил и Клавдий задержались в доме святителя Павлиния. Казалось, что нежный ветер не колышет, гладит высокую траву в саду чистыми прикосновениями, словно, зная о святом хозяине, и скорбит и ликует о его Небесной жизни и венце одновременно. Этот же ветерок слегка рябил водную гладь водоёма из базальтовой чаши, куда, пенясь, впадал источник, проистекший по молитвам святого Павлиния. Оба друга задумались. Потом Клавдий взял гусиное перо, пергамент и начал выводить на нём что-то, понятное и хорошо видное обоим. Между тем, на обратной стороне того же пергамента был чертёж какого-то помещения, напоминавшего катакомбы. Сам пергамент был явно не новым, но в хорошем состоянии, хотя и слегка пожелтевший.

—                            Учитель оставил это нам для того, чтобы мы передали скифам и предупредил, что в Нолане остается второй экземпляр – работа того же писаря из Камерино», – промолвил Клавдий и благоговейно приложился к свитку, который он держал в руках. «Святии римские мученики, молите Бога о нас! И, все же, я бы дорого отдал, чтобы узнать, как закончил свою жизнь предатель, сдавший мучителю-епарху всю общину христиан.» –, с грустью выдохнул он.

—                            Не стоит того, рок всех предателей–иуд одинаков: они приимут мзду от Бога. Но подумай друг, ведь по слову учителя эта рукопись доживёт до конца времён. Интересно, какие же будут тогда христиане – наши с тобой потомки?

—                            Только не прямые, а духовные, по милости Божией, – Михаил улыбнулся: Святитель Павлиний постриг меня за неделю до преставления ... О, какая потеря для вселенского христианства!

—                            Верь, что святой Павлиний молится за нас на небесах. Он со Христом Богом, который желаннее всего, что есть на земле, и Сам есть источник жизни... Молюсь, чтобы мои потомки сохранили чистые души и были достойны имени и образа Христианина, если Господь благословит их жить при конце конца времён. Если только это будет угодно Господу. В Откровении Иоанна Богослова и пророчествах святых отец сказано, что праведники пребудут до конца времён. Я только могу смиренно молить Господа, чтобы он устроил так, чтобы все мое потомки приняли благодать на благодать и спаслись, получив благоприятный ответ на Страшном Суде... А уж как они будут выглядеть внешне и где будут и как будут устроены в жизни внешней, мне совершенно все равно: главное, мой дорогой друг инок Михаил, чистая и верная душа... Желаю только, чтобы их государстве правил благоверный и благочестивый кесарь – помазанник Божий.

ЛЮТЕНЦИЯ-РУТЕНИЯ

Глава 1 Древняя рукопись

« И что им от меня нужно, – задумалась Людочка. Снова учителя задали какую-то непонятную тему по географии. Предположим, выкручусь – напишу доклад хотя бы… Постойте, мама на днях принесла книгу с красивой глянцевой обложкой: «Форт Росс – Русская земля в Калифорнии. История». Интересно, конечно, почитать, но все-таки я девочка, и всякие мальчишеские увлечения первопроходцами и морскими корабельными экспедициями не нравится мне. Ну, не люблю я эту географию. Я же не мальчишка!» Люда даже опечалилась: бедная преподавательница географии не слышит сейчас ее слов. Учительница была уверена в преданности Людмилы ее предмету и возлагала на девочку большие надежды. Это была единственная достойная учительница во всей школе: добрая, компетентная, образованная. Она рассказывала ученикам о своей жизни дочери ссыльнопоселенной, о том, как жилось ей с матерью, преподавательницей французского языка, уволенной в одночасье из-за дворянского происхождения. Настоящие благородные люди, как эта славная учительница географии, отличались своей скромностью, верным пониманием вещей, обстановки, верными поступками. Они и есть настоящие люди благородного духа в сегодняшней России. По контрасту со слинявшими бывшими дворянами, купленными красными и вновь успешно продающимися со своей парфорсной, льстящей их самолюбию игрой в дворянские собрания, академии и другие затеи. Не верилось. Ведь родились эти «столбовые» дворяне потомки от родителей, бывших в незаконных браках! И к чему этот фарс с документированным дворянством, когда достаточно копнуть как следует, чтобы обнаружить либо фальсификацию, либо происхождение от предателей-слинявших под красноту бывших дворян или желание продаться даже сейчас! Покупатели находятся всегда! Но в настоящих благородных людях сегодняшней России чувствовалась порода, и жили они весело с чистой совестью, не боясь трудностей и гонений, готовые жизнью расплатиться за веру и умереть за Христа. Все эти мысли были знакомы Людочке: с детства ее окружали такие славные люди. В школе также повезло: попала к учительнице из уцелевших по-настоящему благородных Русских людей.

Людмила училась в 10 классе. Она с увлечением занималась географией, литературой, биологией и историей. Особенно истории.

«Нет, никогда я бы не пустилась в рискованное путешествие ни с Афанасием Никитиным, ни с Колумбом, а тем более с Витусом Берингом. Отважный русский землепроходец, портрет которого висел на стене, словно обиделся: его мужественное, смелое лицо вдруг показалось Люде проницательным. «Нет, не понимаю…», – выдохнула она, - « что это за тяга к открытиям?»

И правда, сложно человеку нашего времени осознать это и загореться бесстрашием Витуса Беринга: когда у Анадыря в устье Ледовитого океана пакет-боты «Павел» и «Петр» разделились, командор уже ясно понимал, что за открытие морского пути в Северную Америку придется заплатить жизнью. Вот он: пустынный ледяной, с торосами у берега остров – Командорский первый. Здесь выбросился на зимовку безнадёжно обтертый льдами пакет-бот «Святой Петр» и умер от цинги один за другим весь экипаж. Всё это Люда прочитала в статье русской женщины-антрополога Лидии Блэк, той самой, что живет на острове Ситха (Ситка) на полуострове Аляска в США. «Мама всегда все узнаёт первой (Люда очень любила маму), потому она набрала по электронной почте письмо в далекую Аляску. Теперь и Женя –подруга Люды и мальчики Серафим и Тихон и даже взрослый юноша (студент) Дмитрий знают о замечательном открытии Американских и Канадских историков-археологов. Если Вам, мой дорогой читатель, попадется в руки статья мамы Людмилы, то и вы узнаете, что Аляска до 1867 года, да и территория на побережье Калифорнии США (Форт Росс) принадлежали России. Так вот канадские археологи проводили межевание земли в 50-х годах XX в., и нашли в земле отлитые железные плиты, на которых были преинтересные надписи. Часть отряда Семена Ивановича Дежнева (1605-1672) –русского морехода на кочах[7] – не пропала и не сгинула в суровом Ледовитом океане: а благополучно добралась до берега и пристала к оскаленным берегам Аляски. Подумать только. даже город Ново-Архангельск был на месте современного Кадьяка; обсерватория. библиотеки, даже делались научные открытия. Раздался весёлый условный звонок в дверь.   «Женя!», – побежала со всех ног Люда. В прихожей стояли Евгения собственной персоной, а также Серафим, Тихон – неразлучные братья – друзья и рыцари девочек Жени и Люды, но кроме них застенчиво улыбался какой-то незнакомый юноша. «Знакомьтесь», – Серафим подвел Павла к девушкам и бодро по-военному представил его. «Это Павел – аспирант исторического факультета, автор многообещающего научного труда». Пока шло время за приготовлением чая, все гости рассаживались за столом в большой комнате. Пробило три часа дня. «Готово, – сообщила гостям раскрасневшаяся Людмила. (Она успела даже мигом испечь печенье – в холодильнике у нее всегда хранилось песочное тесто к приходу нежданных друзей.). Да и разве могут друзья быть не к стати. Все встали на молитву перед большой иконой.

Уютно мерцала лампадка. «Отче наш...» читали все ребята. Людмила молилась с особенным чувством, ведь милый, дорогой отец, ее папа снова в больнице,  и вчера лечащий врач сказал маме, что дни папы сочтены. Наконец, все уселись за стол. Павел не торопился начинать беседу, угощался чудесным печеньем, а затем похвалил хозяек дома, осмотрелся: на полках, за стеклом стояли Жития святых, Добротолюбие, Н. С. Лесков, И. Киреевский, А. Пушкин и множество художественных альбомов, например: «Москва–Третий Рим», «Павел Корин» и т.д. На стене красовались репродукции художника Федора Васильева «Небо», «Заливной луг», «Дуб», «Оттепель», несколько отличных копий картин И. Шишкина. Молодежь весело угощалась: звенели чашки, шипел электрический самовар. Из кухни принесли подкрепление: картошку с селедкой и жареным луком, и оголодавшие за день мальчишки накинулись на полные тарелки аппетитной домашней еды. И всё-таки, Павел замечал на себе время от времени пытливые и даже очень любознательные взгляды ребят. Люде и Жене очень хотелось расспросить Павла о его работе. Раз он историк, то и вопросы к нему будут интересные. В их дом часто попадали умные люди и из гостей становились друзьями дома. Люда в который раз за этот день глубоко и горько задумалась о неизлечимо больном отце. Судьба была неумолима, врачи поставили зловещий диагноз: линфогрануломатоз, т. е. рак крови... «Папа, папочка», – теснилось в голове девочки... вскоре она прибегла к молитве и эта молитва из самой глубины нежного, любящего сердца успокаивала и дарила мир и надежду…

Мягкий, но звучный голос аспиранта Павла Андреевича вывел Людмилу из задумчивости.

–       План такой. Через месяц 15 июля группа в составе 12 человек выезжает по маршруту: Москва-Рим-Камерино-Париж-Марсель. В Камерино нас встречает мой руководитель-русский ученый-физик С. М. Чудов – теперь местный житель и итальянский ученый археолог Алессандро и мы подходим прямо к входу в катакомбы III-IV вв н. э. Этот вход и сами катакомбы, раньше не известные археологам, были открыты в прошлом году господином профессором Алессандро – преподавателем Университета в Камерино. Рукопись, находящаяся в специальном подземном книгохранилище научной библиотеки Камерино свидетельствует, что в начале V в н.э. некая община христиан из Нолана (Римская Галлия) отправила паломников в далёкую Скифию с письмом. В Лютенции (древнем Париже) к ним проник под видом христианина злобный убийца, который уничтожил их документы, украл деньги и оклеветал христиан-паломников перед властями Лютенции, а позже и Рима (само послание ему, правда, отыскать не удалось), от его рук пали сами паломники. Попробуем разобрать маршрут, указанный в послании. Основная его часть – незашифрованная и написана на вульгате – поздней латыни. Жаль, что нельзя попасть в это время и поговорить с паломниками-друзьями, которые направлялись по такому интересному маршруту. Попробуйте проследить за его ходом и ответить: что это за маршрут. На самом деле, он знаком даже школьникам среднего возраста. Наши братья, жившие в 4 веке, сначала прибыли в Лютенции (древний Париж), в Галлии побывали в Массилии, оттуда выехали в Рим. Подумайте: Рим-Греция – Босфор Киммерийский – Скифия. Что из этого следует? Конечным пунктом их маршрута была Истра, догадались какая?

Сима сказал: «Знаю, мы были не раз в Новом Иерусалиме!»

Но Женя осторожно поправила его: «А какая великая река в древности называлась Истра?»

«Дон» – обрадовались ребята. Им и самим неправдоподобным казалось, что древние христиане поедут в подмосковную Истру, в Ново-Иерусалимский монастырь, куда постоянно весело подруливают экскурсионные автобусы. Было там очень хорошо на Иордани, только вот осталось в памяти негостеприимство монахов. Даже чая и простого кипятка не выпросишь. Нечего и мечтать о зеленке и йоде! Не везло как-то небогатым паломникам, и путешествия оборачивались сильными искушениями: однажды вороватые служащие в монастырской гостинице в Переславле Залесском монастыре, в чудном старинном монастыре в честь святого Никиты стащили все вещи, когда сам Тихон попал под машину. Не нарочно конечно попал! Да и запомнился сам игумен, не желающий понимать, что нельзя обворовывать паломника-ребёнка, в то время, как он лежал в больнице с переломом бедра. Тот самый игумен неожиданно встал на сторону своего вора гостинника. Просто чудеса в решете! Все присутствовавшие облегчённо вздохнули, узнав, что древние христиане вовсе не собирались подвергать свою веру такому испытанию, как путешествие инкогнито, а не в качестве VIP-интуристов по обителям Московской Патриархии!

По каким-то делам наши далёкие братья по вере заезжали в латинский город франко-галлов Лютенцию (современный Париж), Массилию (современный Марсель), а оттуда маршрут был такой: Сингудунум—Понт Эвксинский—Боспор Киммерийский – Пантикапей—Сурожское море—Танаис (река Днепр) — Итиль (река Волга) – Владимир – Москва – Гардарики (древнее название Северной Руси—страны городов), Хольмград (Новгород); и тем же путём, только в обратной последовательности — домой.

— Да ведь это: из греков в варяги или… из варяг в греки, – звонко воскликнул Сима (он же Серафим). Все ясно, мы разгадали ваш ребус!

— Отлично! Да вы просто академики! Наконец-то догадались! —весело пробасил молодой аспирант-историк Павел.

— Ну и ну. Вот это да, молодцы они были и настоящие подвижники…не то, что мы. В незнакомую страну не побоялись отправиться за тридевять земель»,—

протянул Дима. Люда сразу вспомнила свою утреннюю лень, и ей стало стыдно.

«В описании маршрута не только названия городов, но рек и даже моря», – весело улыбнулся Павел. Если что-то неясно, спросите у Дмитрия, да и сами можете заглянуть в энциклопедии и книги». Раздался оживлённый гул.

«Даю вам времени 1 месяц. Кто интересуется географией и историей—прошу в команду, нужны люди, свободно говорящие по-французски и итальянски и понимающие письменный текст. Через месяц – выезд экспедиции на маршрут.»

—А что за команда? – спросила Людмила.

—Набираем экспедицию, – объяснил Павел Андреевич. В нашем распоряжении даже комфортабельная яхта. Все расходы по пребыванию по перелёту в Париж, путешествию по Франции и по Риму берёт на себя наш благодетель – русский профессор-физик, постоянно живущий в Италии. Верите?

—Как-то верится с трудом, – парировал Митя.

—На сей случай–вот документы, а вооще-то ко мне никаких претензий: этот сюприз мы организовали по просьбе ваших друзей-мальчиков. Между прочим, они все занимаются в моем историческом кружке, который я веду в их школе. Ребята сдвинулись к столу, разглядывая документы. У Жени вырвался восхищенный вздох. Да и мама Раиса Петровна ахнет, когда узнает о такой возможности для дочери съездить бесплатно в Рим и Францию. Да еще и археологическая экспедиция. Нет, эти камеринцы-преподаватели из Клуба «А. Пушкин» просто молодцы. Многая лета русскому итальянцу С.М. Чудову! Ведь он все организовал и уговорил итальянцев, которые, конечно, ничего не знали о скромном школьном кружке истории. И археолог Алессандро молодец: на все исследования группы русской молодежи дал согласие. Оказалось, Павел Андреевич в молодости поступил сначала на физфак и любимым и незаменимым преподавателем был у него профессор Чудов. Он-то и разглядел в Павле будущего историка-археолога. По понятным обстоятельствам физик Чудов вынужден был уехать с супругой в Университет Камерино, где его приняли просто отлично и главное дали возможность трудиться и творчески расти. Ничто теперь не висело над ученым, не надо было врать каждыйдень. Супругу его пригласил преподавать университетский колледж русского языка. Пушкинист и текстолог, она с радостью влилась в дружную компанию коллег. Даже художественную прозу сочинять начала. Многие и в России на Родине посчитали, что очень талантливую.

–А мы с мамой? – чуть не плача, спросила Людочка. Конечно, она старалась, чтобы не показывать вида, как она на самом деле взволнована, но бодрого тона не вышло.

Ребята, как друзья дома отлично знали о неизлечимой болезни отца Людмилы и заранее всё обдумали и обговорили с Павлом Андреевичем.

– Послушайте, Людмила, а как ваша мама отнесётся к тому, чтобы вместе с итальянскими археологами поработать над расшифровкой рукописи из Камерино. Ведь твоя мама – известный филолог, специалист по древним и раннесредневековым рукописям. К сожалению, время сделало своё дело, и рукопись с маршрутом и путевые заметки сильно пострадали от времени, а также записка-указание, которая зашифрована, вкероятно в ней говорится. Где они спрятали письмо после того, как поняли что живым им его не довезти.

В конце путевых заметок есть такая приписка: «Мы в опасности, с нами предатель-убийца, наш смертельный враг. Сообщаем тем, кто нашёл это послание, что мы твёрдо верим в благословение духовного отца, и промысел Господа Иисуса Христа о нас. Здесь в катакомбах, пользуясь моментом, мы отвлекли предателя и прячем своё послание к вам, будущим христианам. Путешествие мы продолжить не сможем, так как предатель оклеветал нас и украл наши деньги. Но мы предаём это происшествие на Божию волю. Мы верим, что послание нашего духовного отца достигнет таинственной Скифии, в которую мы уже не сможем добраться.».

– Чудо, что такая рукопись вообще была обнаружена в при археологических работах в малоисследованном коридоре катакомб. А наш друг из Италии археолог доктор Алессандро убеждён, что катакомбы, те «похоронные или погребальные братства» существовали не только в Риме, но и в Камерино. Среди этих катакомб есть ёще неоткрытые археологами участки.

– Обращаюсь к участию твоей мамы, Людочка, в этом проекте. В первую очередь, я поговорю с ней, узнаю её планы. Но такой специалист, как она, может исследовать рукопись и по Интернету с помощью камеры и простых в употреблении программ. Помните, ребята ещё А.С. Пушкин сказал: «Дороги станут лучше, дороги будут совсем другими…», да и многие святые старцы говорили о скоростных возможностях нашего времени. В этом нет ничего плохого. Только, надо всё употреблять в меру, со спокойным сердцем и совестью и с хорошей целью.

Сборы в Италию

Долгое время хороший домашний компьютер был мечтой матери Людмилы Раисы Петровны. Мечтой заветной, но, казалось, неосуществимой. Для скромного музейного работника – просто бредом. А именно музейным работником и была мама нашей героини Людмилы. Шли годы, неизлечимо заболел отец Люды, порой накатывало отчаяние. Но вот однажды, ситуация изменилась. В один прекрасный день пришло письмо из далёкого немецкого города Клигенталя. Баварские немцы помнили прадеда Раисы – известного композитора начала 20 века (немца по происхождению русского императорского подданного), и какой-то милый на вид немецкий господин любезно сообщал ей, что он открыл на свои средства музыкальную школу имени прадеда Раисы. Так началась эта дружба; до болезни супруга они всей семьёй четыре раза ездили в Германию. Пришлось выучить немецкий – уже четвёртый язык, а там и осваивать новенький по самому последнему слову техники персональный компьютер, да и не компьютер даже, а целую издательскую систему.

Странный вирус

“Browse. Online. Paste”, – подавала команды компьютеру мама Людмилы. Процессор то шумел, то замолкал, набирая темп: как будто целая армия обученных каждый чему-то одному, не имеющих собственного разума и здравого смысла слуг, резво носилась на побегушках, все озабоченные лишь одним: правильно и быстро исполнить приказ. Замерцали адресные вкладки: Roma, Camerino. Выплыло и разместилось на мониторе отсканированное изображение рукописи, найденной в катакомбах. Монитор выводил параметры ценной рукописи. Раиса подключила видекамеру для лучшего обзора и надела очки для работы. Но что это? Вместо появления ожидаемых латинских букв вдруг раздалось какое-то шипение, и в лицо изумленной Раисе глянул какой-то разбойник, кривляющийся на мониторе, а потом поплыли красные буквы:

Не зря слыву жестоким я

Но всем я говорю:

Французов жалких перебью,

Ведь франкобойцем я слыву –

Держитесь, галлы, я иду,

Как мне велел Коран.

Нещадно буду разорять дом древних христиан.

Напор. Схитрю. Маневр – и на..

Жестокий натиск! Всю Францию я покорю,

Моей станет она.

В агонии, в огне, в дыму

Пощады, франк, не жди,

У Карла всё я отниму,

На смерть же, франк, иди».

 

Глава, в которой Павел Андреевич рассказывает ребятам из историко-археологического кружка, собирающимся в экспедицию по древнему маршруту, о катакомбах.

В тот прекрасный весенний вечер друзья снова собрались в гостях у Раисы Петровны. Разговор начался сам собой. Накануне ребята в своем кружке смотрели замечательный итальянский фильм «Рим-город фонтанов». Там прекрасно сняты катакомбы Каллистоса и показан шедевр скульптура святой юной мученицы девы Агнессы в момент мученической смерти. Статуя, конечно, поздняя 18 века. На столе словно сам собой очутился план древней части города Рима. Незаметно руководитель-аспирант Павел включился в обмен впечатлениями: «Катакомбы не являются исключительной принадлежностью Рима. Они есть и в Сиракузах, и на острове Мальта, в Александрии и в Тунисе. Но больше всего их в окрестностях Рима, и римские впечатления паломника пополняются поездкой за ворота Сан Паоло или Сан Себастьяно. Здесь на юге от Рима почва оказалась достаточно обильной туфом, в котором без подпорок крепко держатся подземные проходы. Здесь у Аппиевой дороги расположены наиболее известные и обширные катакомбы святого Калликста и немного в сторону от дороги на улице Семи Церквей более скромные и более древние катакомбы святого Домициллы. В катакомбы спускаешься, готовый найти в них образы чистого христианства, ведь у нас осталось представление о том, что христианство первых веков было наиболее чисто и цельно. История церкви также приучила думать, что есть эпоха сердечной, невозмутимо ясной религии, которую сама жизнь делала лёгкой и до конца правдивой, радость которой можно противопоставить восточному догматическому аскетизму и государственной пышности папства. Перед нами колыбель христианства, которое пряталось здесь у гробов своих чад, будучи гонимыми за Христа, верные сподоблялись мученических венцов, свидетелями всенощных молитв и литургий были эти стены. Но вот появился православный государь – святой Равноапостольный Константин Великий, и Церковь вышла из катакомб и стала законной верой в Богоспасаемом Государстве. В земляных коридорах, протянувшихся под землёю окрестностей Рима в общей сложности на 800 км, узких настолько, что двоим нельзя рядом пройти, сопровождает только чувство земли и могилы. Изредка помещаются настенные изображения: живопись, барельеф. После 4 века над самими катакомбами построены просторные базалики, прославляющие святых, чьи мощи были найдены в самих катакомбах; до 4 века. Проходы были вырыты первохристианами с чрезвычайной экономией места, несколькими рядами выкапывали в их стенах могилы, только в исключительных случаях расширяя коридор до размеров небольшой комнатки, где с трудом могут поместиться двадцать человек. Века, когда катакомбы строятся, словно дышат на нас ароматом первохристианской простоты в том числе отношении к телесной смерти. Крепость веры первых христиан, запечатленная во многих житиях мучеников того периода, относила всё упование к блаженной будущей жизни и теперь разогревает наши сердца своим прямым дерзновенным обращением ко Господу Иисусу Христу. Однообразное, по количеству затраченных сил – грандиозное сооружение этих кладбищ, где по приблизительному подсчёту похоронено до 5 миллионов тел, свидетельствует о том, как, в самом деле, значительна была испугавшая Тацита “multitude ingens”, огромное количество приверженцев новой веры. Обычно думают, что христианство первоначально было религией бедных. Катакомбы не подтверждают этой мысли. Археологи, уделившие много внимания спорному юридическому вопросу о праве собственности на землю, занятую христианскими погребениями, пришли к выводам, что и здесь следует различать несколько периодов. В первом веке катакомбы устраиваются на частной земле, собственности аристократических семейств. Само по себе сооружение катакомб требовало слишком значительных расходов, чтобы их могла взять на себя община, состоявшая из рабов, вольноотпущенников, мелких земледельцев или небогатых ремесленников. К роду Фабиев принадлежала Домитилла (Домицилла), по имени которой называются одни из древнейших катакомб. Среди погребенных на кладбище св. Каллиста упоминаются Фаустины, родственники императора Марка Аврелия. В имении аристократа и устраивались катакомбы для его рода, для его клиентов и слуг. Только в III веке появляется собственность у христианской общины. Здесь снова катакомбы вызывают ряд юридических сомнений. Как могла быть собственность у нелегальной общины? Как могли, несмотря на гонения, возникать хотя и подземные, но такие заметные христианские сооружения? Одна из теорий, принадлежащая учёному Росси удачно объясняет юридические противоречия. Катакомбы могли возникать беспрепятственно вследствие того уважения, которым были окружены в античности могилы. “Locus sacer”/Святое место – неприкосновенным местом была по Римским законам для римлянина-язычника чья бы то ни было могила. Христианской общине пришлось легализоваться под именем «братства могильщиков», в качестве каковых христиане были юридически признаны и могли иметь собственность. Эта теория частично объясняет, почему только эпизодически, с короткими перерывами, возникали гонения на христиан. В периоды нормальной политической жизни этой легализации было вполне достаточно, но, сдерживаемая ею враждебность тем более делалась кровавой, когда законность переставала регулировать отношения. Эта специализация катакомб имеет символический смысл. Ни для одной религии проблема смерти не играла такой роли, как для христианства. Для характеристики самой веры важно, что она принесла новый взгляд на смерть и почитание тел святых и мучеников-нетленных мощей. Сама Церковь созидалась на крови мучеников, частицы их мощей были зашиты в антиминс, на котором чудесно претворяются вино и хлеб в Тело и Кровь Господа Иисуса Христа и совершаются Страшные и святые Тайны. Язычники римляне к погребению в земле прибегали в редких случаях, древние евреи, конечно, считали, что сожжение несовместимо с надеждой на будущую жизнь, тем не менее, хоронили своих покойников в общих могилах. Христиане же строят целые погребальные городки, в стенах которого отделена и закрыта доской каждая отдельная могила».

Некоторое время ребята молчали. Тихон не выдержал такого натиска эрудиции и, прямо глядя в глаза, спросил Павла: «Откуда это вы столько знаете?»

—Господь подает, Тиша. Катакомбы—тема моей кандидатской диссертации. А список литературы для ознакомления я вам дам.

До отъезда оставалось ровно три недели. Наши юные герои сидели в пустой школе в комнате кружка «Юный археолог», которым руководил Павел. Люда и Женя учились в другой школе, так что формально могли возникнуть препятствия с оформлением документов. В пустой по-летнему гулкой школе, куда они нагрянули, разговор все вертелся о том непонятном и неизвестном предателе-убийце, который явно за что-то отомстил первохристианским паломникам.

–       Не пойму, как они допустили к себе преступника?

–       А может быть они знали его раньше, только не догадывались, что он такой злыдня? Кстати этот предатель-убийца на самом деле существовал? И кто это был, удалось установить, «он» или «она»? – сказала Люда.

–       Злыдня-убийца существовал на самом деле, о нем пишут наши далекие друзья в послании. Кстати, он порывался выкрасть и подделать само это послание к скифам. Видно это был почерк этого преступника – подделывать письма, сбивать с толку, строить козни – и потом лишать жизни, те фактически убивать. Просто руки чешутся отыскать подонка. Да вот, времени прошло много: 1,5 тысячи лет.

–       Стойте, а моей маме недавно какой-то сетевой хулиган устроил сбой системы, проник в Интернет и испортил файл с посланием из Камерино! Мама звала друзей-программистов, все как один говорят: хитро и подло. И непонятно, с какой целью. Кому помешало, чтобы послание галльских христиан, адресованное нашим предкам-скифам, прочел здесь в России ученый-текстолог такого уровня, как твоя мама. Ведь даже всезнайка американский профессор не мог ничего разобрать в этом фрагменте на непонятном языке: на кельтские петроглифы не похоже, на германские руны тоже. А теперь и нам ничего не понятно. Конечно, мама восстановит этот присланный файл, свяжется с Камерино, где хранится рукопись; но только мне все это не нравится.

–       Интересно, а где Чудов с Алессандро хранят такую ценность. А то, мало ли чего.

Там все в музее все нужные условия для сохранности. На самом деле манускрипт охраняется усиленно, так как уже была попытка кражи. Электронные копии послания с зашифрованной частью хранятся в Университете Камерино. Но я ничего не знал о сбое в интернете. Просто катастрофа, если разобраться! Кому-то выгодно, чтобы не справились двое Людина мама Раиса Петровна – филолог, занятый расшифровкой текста и  я – организатор поездки. А это интересно, потому что неделю назад кто-то прислал по интернету анонимное письмо с угрозами доктору Алессандро. Но волноваться рано, поездку никто не отменял.

—Пожалуйста, расскажите нам про Аппиеву дорогу, – попросила до той поры молчавшая очень серьезная и до той поры молчавшая Женя.

—Но только недолго. Обо всем сможете прочитать сами, я занесу вам старинный путеводитель по Риму конца 19 века. Там все классно изложено, не то, что во многих современных дешевых буклетах-гидах. Правда, издания французского «Галлимар» все отличного качества, поэтому я только их и покупаю, когда собираюсь в путешествие в страну.

Продолжаю свой рассказ. Так вот, римлянам нужна была дорога к покоренным провинциям на юге еще в 4 веке до РХ. Да, в Сицилию и Африку. Вот и проложили. И не просто дорогу, а самую прямую, такую, как римский непреклонный и воинственный характер. И сегодня поражает строго прямая линия дороги, массивная ее мостовая часть. Этой вечной дорогой пользуются и теперь. В те времена древних римлян шла она через безлюдные места, словно великая пустыня и просторы отрезали Рим от далеких провинций. Стрелой поднимается дорога в сторону Альбанских гор. Так настойчиво и отчетливо прочертил гордый Рим дорогу своей власти к Сицилии и Северной Африке. Сегодня на дороге местами лежат груды камней. Этими глыбами дорога была вымощена при Цезаре до Капуи, при Августе – до самого Брундизия. Это был самый краткий и верный путь до самого южного побережья, а оттуда в далекую Сицилиюи Африку. На первых милях (Кстати, сколько километров в 1 римской миле? – Ответом было дружное молчание.) Аппиева дорога получила и иное назначение, как место последнего пристанища для тел римских граждан. Никакой романтики, просто в Риме был закон, по которому в городской черте запрещено было хоронить, нельзя было оставлять даже урну с пеплом покойника. Естественно, кладбища протянулись за городом по большим дорогам. Вдоль Аппиевой – все больше хоронили аристократов, потому что могильные постройки по ее краям скромнее, строже и изящнее, надписи грамотные, встречаются хорошие стихи-эпитафии. Только в самом начале одна курьезная гробница булочника. После катакомб  попадаешь на античную Аппиеву дорогу. Первые версты дороги проходят по пригороду. Она сжата с обоих краев частными домами современной постройки: только на одном из них кусок античного рельефа. Нужно подняться к круглой гробнице Цецилии Метеллы, за которой редеют постройки современного пригорода. Наконец, перед нами дорога с развалинами могил по краям среди пустынной Кампаньи. В тихие вечерние часы я проходил путь до 6 мили, где частые развалины заканчиваются круглой, скорее похожей на башню гробницей “Casal Rondo”. А что внутри этих гробниц? Сам не заглядывал, но читал – там что-то в виде комнаты, в ней стена с отверстиями для урн, называется колумбарий, как по латыни голубятня. На сегодня об Аппиевой дороге хватит. Цель нашей экспедиции вам известна, поэтому не будем отвлекаться. Каждый занимается своей темой. В экспедиции, тем более такой трудной, как - наша, все должно пригодиться. Мы должны быть во всеоружии знаний. Тем более кто-то активно хочет нам помешать. Так, что – по домам и ложитесь спать пораньше. Лучше всего встать в 6 или 7, засесть за книги и поработать. Да нам и спорстмены пригодятся, так что прошу быть в форме всех и юношей и девушек. А по книгам лазить точно там времени не будет, так, что все нужное узнавайте и запасайтесь информацией в Москве.

Завтра в 3 часа Евгения позанимается с вами итальянским. Прошу всех очень серьёзно отнестись к занятиям и приложить максимум усилий. От этого зависит многое! Послезавтра прошу всех на французский и итальянский к Людмиле. Разговорный минимум должны освоить все – сам буду проверять. И не забудьте про утренние и вечерние молитвы; духовного оружия никто не отменял, и никому оно не мешало. В четверг все едем просить благословения у нашего владыки-духовника. В воскресенье – все на службу. До встречи!

Следующие главы:

Гроза, почти по Н. Лескову, и самозванец Гришка Отрепьев.

Удивительные приключения ребят в Италии и Франции.

Гонимый епископ и исцеление отца Людмилы.

Снова Клавдий!

Продолжение следует! Добрый читатель, автор надеется на Ваши святые молитвы и от всего сердца благодарит за внимание. Л. У.